Шрифт:
Закладка:
Следующим этапом исследования памятника стали работы, предпринятые экспедицией Ф. И. Успенского в 1916-1917 гг. Летом 1916 г. сам Ф. И. Успенский и помогавший ему С. Р. Минцлов сняли дощатый настил, под которым обнаружилась древняя напольная мозаика[695], и провели небольшие раскопки в алтарной части храма в поисках мощей св. Евгения[696]. Попутно С. Р. Минцлов начал делать зондажи на стенах и раскрыл из-под поздней штукатурки несколько фрагментов фресок в разных частях храма[697]. Кроме того, «если хорошенько вглядеться со двора в полукруглые стены алтарной части собора, – замечал он, – можно ясно различить кресты и другие орнаменты, замазанные руками турок»[698].
В июне-июле 1917 г. исследованием церкви Св. Евгения занимались новые члены экспедиции, профессор МДА Н. Д. Протасов и архитектор Н. Б. Бакланов, сделавший обмеры памятника. Результаты этих исследований были опубликованы лишь частично: в 1929 г. вышла статья Н. Б. Бакланова, посвященная архитектуре церкви Св. Евгения[699]. Он установил, что здание церкви Св. Евгения первоначально имело базиликальную структуру, а затем было перестроено в крестово-купольный храм, о чем свидетельствуют обрубленные лопатки на северной и южной стенах, не соответствующие осям существующих ныне опор. Статья Н. Б. Бакланова остается важнейшей работой по данному памятнику, на которую в дальнейшем опирались все другие исследователи[700]. Помимо многих ценных сведений и наблюдений, в статье упоминается о раскрытии некоторых фрагментов фресок в разных частях храма, в том числе на северной стене у входа, и публикуется фотография общего вида этой стены, где действительно видны силуэты нескольких фигур[701] (рис. 4Е).
Фрагменты росписей на северной стене были открыты в конце 1916 – начале 1917 гг. во время отсутствия Ф. И. Успенского местными любителями старины, что он с неудовольствием отмечает в опубликованном отчете[702]. Подробности можно почерпнуть из уже цитировавшегося выше неформального письма участника обоих сезонов работы экспедиции Н. К. Клуге Б. В. Фармаковскому от 1 июля 1917 г.: «[Л. 31 об.] На северной стене вновь открыта часть фресок, сильно изуродованная неумелыми руками грекосов, открывавших их… [Л. 33] В этом году ни Протасов, ни Бакланов ни слова не сказали о варварском способе сбивания штукатурки, а таким же самым способом и сами снимают ее, когда в этом кое-где оказывается надобность. В прошлом году много говорилось о том, что в Трапезунд необходимо командировать специалиста по очистке фресок. Народа в этом году приехало много, а специалиста по очистке опять нет, так [Л. 33 об.] что фрески будут сфотографированы в таком виде, что на снимках ничего не выйдет, тем более, что пантохроматических пластинок экспедиция не взяла с собой»[703]. Эти фотографии, качество которых действительно оставляет желать лучшего, удалось отождествить среди многочисленных материалов экспедиции, хранящихся в СПбФ АРАН[704].
На одной из этих фотографий запечатлена фреска в тимпане глубокой ниши над входом с восседающей на троне Богородицей с Младенцем (рис. 8Е). Этот тимпан представляет собой более позднюю закладку арочного проема, сделанную, вероятно, во время перестройки здания из базилики в крестово-купольный храм. Монументальные пропорции крупной большеголовой фигуры Богородицы с широким силуэтом свидетельствуют об ориентации на образцы XIII в., как и форма престола с характерной лировидной спинкой и детально проработанными резными ножками, украшенными каменьями и жемчугом[705].
Левее и выше тимпана над входом было раскрыто еще несколько поясных изображений святых (рис. 5-7Е). На фотографии, опубликованной Баклановым, и на снимках из СПбФ АРАН хорошо видно, что фрески написаны тогда, когда уже сложилась довольно странная конфигурация этой части стены. Вдоль обрубленной лопатки продолжается вверх линия разгранки, доходящая до нижней части центрального окна, сделанного в процессе перестройки здания в крестово-купольный храм. Правее от линии разгранки идут поясные изображения святых, причем верхний ряд вписан в имеющееся пространство под окном, ниже еще две полуфигуры вписаны в пазухи арок. Фигуры, орнаменты и надписи представляют собой не случайно оставшиеся от предыдущей строительной фазы фрагменты, а тщательно спланированную композицию, приспособленную к неудобной для росписи поверхности.
Особенно показательно в этом отношении полуфигурное изображение св. Евсигния, вписанное в поверхность уступа между двумя арками слева от тимпана над дверью. Это мученик с короткой седой бородой и волнистыми короткими волосами, одетый в хитон с оплечьем и застегнутый на плече гиматий, держит в правой руке крест. Надпись О АПОС – EYCI/ENI/OC специально сделана так, чтобы заполнить закругляющийся участок стены справа над головой мученика, нимб слева довольно ловко чуть «срезан» другой аркой.
На следующем уступе в пазухе арки внизу – пышный лиственный орнамент, вполне соответствующий палеологовскому вкусу. Выше в ограниченном полосами отгранки прямоугольном поле без правого нижнего угла – полуфигура мученика средних лет, в такой же одежде, как св. Евсигний, и с крестом в руке (рис. 5Е). У него темные волосы и заостренная борода, на голове – широкая шапка. Слева видна сделанная в столбик надпись О ΑΓΙΟ, от написанного справа имени на фотографии видны лишь незначительные следы, не позволяющие его прочесть. Однако такой редкий атрибут, как шапка на голове, позволил А. В. Захаровой предположительно идентифицировать святого как Мардария – одного из пяти мучеников севастийских, которые очень часто изображались в храмах средневизантийского и поздневизантийского периода во всех регионах[706].
Мучеников, изображенных над св. Мардарием (?), можно отождествить по надписи около второй фигуры (рис. 7Е). Несмотря на плохую сохранность фрески, здесь просматривается изображение мученика средних лет, с крестом в правой руке, в хитоне и гиматии. По сторонам от его головы неплохо сохранилась надпись: слева вверху аббревиатура ОА, справа по одной букве в столбик четко читается ΣΑΜΩ, т. е. часть имени Самой. Это один из трех мучеников, тоже довольно часто встречающихся в росписях византийских храмов: Гурий, Самой и Авив. Такому отождествлению соответствует и иконография: обычно св. Гурий изображается как старец, Самой – как человек средних лет, а диакон Авив – как молодой человек[707]. Вероятно, Авив был изображен справа, но от его фигуры был виден лишь локоть на фотографии с общим видом этого участка стены (рис. 5Е).
Изображенный слева от Самона старец одет в светлый хитон с роскошным оплечьем и поручами, гиматий с жемчужной каймой застегнут на правом плече, в правой руке держит крест (рис.
