XXIV

Александр Андреевич Колосов не потерял даром месяца. Он хлопотал где только мог, стараясь залучить на свою сторону всякого грязнопольца, не без гордости называя себя «избирателем». С грязнопольскими либералами Колосов был либерал; вместе с ними он мягко, нежно, с оттенком меланхолии журил администрацию и грязнопольский институт городовых; жаловался на неимение водопроводов, газа и Грязнопольско-Бакшеевской линии, по которой Грязнопольская губерния снабжала бы столицы арбузами и дынями; поощрял школы, сыроварение и добрую нравственность и даже при слове «классическое образование» как-то иронически улыбался и значительно покачивал головой. С славянофилами (были и такие) Александр Андреевич декламировал Хомякова, распинался за Аксакова и в дружеской беседе нараспашку пил за «просветление народного самосознания» и проклинал немцев и гнилой Запад; с большинством же грязнопольских помещиков Александр Андреевич разыгрывал роль завзятого крепостника и в самом азартном кружке «белых» Александр Андреевич с таинственностью итальянского карбонария читал «меморий» одного «замечательного господина, дворянина из Тамбова», в котором самыми ужасными красками было изображено положение государства, и если б в конце мемория не предлагалось «радикального поворота» при помощи «созыва со всей империи благородных дворян русских, заявивших себя и в двенадцатом году», то, по мнению мемория, бедному отечеству грозила бы страшная участь Содома. Меморий этот, устрашивший даже редакцию «Вести», ходил в то время по рукам в рукописи, и Александр Андреевич произвел большой эффект, ознакомив с этим творением грязнопольских патрициев. И речь его была иная, чем с либералами: с теми он был мягок и нежен; тут он гремел и требовал, так что становилось даже страшно. С одними бородатыми негоциантами Александр Андреевич никак не мог сладить. Хотя он и жаловался, что «колокол в соборе мал» и что «не мешало бы ходатайствовать об открытии кабаков до обедни», тем не менее дело его у господ купцов не выгорало. Они своими боками знали доброту Александра Андреевича, и хотя крякали и соглашались, что «колокол в соборе мал», но тем не менее помнили о привычке Колосова чересчур фамильярно относиться к кредиту… После объяснения с мужем Надежда Алексеевна несколько побледнела, похудела и стала задумчивей… Она успела обдумать свое положение и разъяснила Айканову взгляд мужа на их отношения. Айканов вспылил и находил, что это «гнусно», что «надо все кончить».

— Или я, или он! — твердил молодой человек.

— Ты, ты, мой милый! — страстным шепотом отвечала Надежда Алексеевна, ласкаясь к Айканову.

Счастливые любовники и не догадывались, что в эту минуту за ними наблюдал вовсе непрошеный глаз Александра Андреевича. Он тихо, на цыпочках, подкрался к спальне жены и глядел в замочную скважину. Тонкая улыбка скользила по его губам.

«Или я, или он!» — мысленно передразнил своего соперника Александр Андреевич. — «Дурак ты, дурак! Пользовался бы счастием, коли дают его, смирненько. А то посмотрю, что запоешь, коли из акциза выгонят… Небось „или я, или он“ не запоешь?!.. Экая институтка — моя благоверная… Так и льнет… так и льнет!»

Постояв не без стоицизма минуты с две, Колосов также тихо, как пришел, скользнул в свой кабинет.

«Скандала вроде бегства не будет! — размышлял он. — Бежать она не захочет… boire и manger[31] надо… Любовью занимайся, друг, но только не мути!» — мысленно предостерег он Айканова.

В голову Александра Андреевича как-то тихо подкралась мысль о детях; он поморщился, улыбнулся и потер подбородок. «Айканов молод, того и гляди, дурак, подарит меня младенцем. — Колосов сделал кислую гримасу и закурил сигару. — Начнут поздравлять… Стрекалов что-нибудь да сострит, ну, и все ж твое чадо, заботься! — усмехнулся Колосов. — Непременно надо сказать Наде, чтобы этого не было…»

Александр Андреевич успокоился и усердно присел к столу за занятия.

За чаем Александр Андреевич был очень любезен и с женой, и с Айкановым, и с Лампадовым, незаметно очутившимся у чайного стола. Лампадова он шутливо поздравлял с гонораром в полторы тысячи и напомнил, что Иван Петрович что-то очень медленно исполняет некоторые его поручения, так что привел в смущение застенчивого своего секретаря; жене рассказал свеженький анекдот о Настасье Дмитриевне Стрекаловой, а с Айкановым был ласково-серьезен. Он осведомился о том, что нового у них в акцизном ведомстве, велики ли штрафные деньги, и шутя заметил, что Василью Васильевичу пора быть ревизором. Кстати, спросил об интересных статьях в журналах и пожаловался на грязнопольскую библиотеку.

Сухих, даже резких ответов Айканова Колосов, казалось, не замечал и не слыхал, и, выпив с аппетитом две больших чашки чаю, встал из-за стола и ушел в кабинет с Лампадовым, ласково поцеловав жену в лоб и крепко пожав руку Айканову, причем прибавил:

— Мы с Иваном Петровичем до поздней ночи опять за работу, так вы, Василий Васильевич, не оставляйте Надю одну… Она соскучится… Да и обедать заходите. Вы ведь знаете, ваш прибор у нас всегда за столом… Ну, мой министр… говорили с тятенькой, а?.. — допрашивал Колосов в кабинете своего секретаря.

— Он пьянствует все-с…

— Целый месяц? долго что-то… Да коли вам некогда, милейший, скажите. Мы как-нибудь, иначе, а?..

— Отчего же-с…

— А ведь хороша девочка?.. — подмигнул глазом Александр Андреевич.

— Красива-с…

— Такая худенькая… Неопытная… Да?.. Нет, вы, дружище, непременно узнайте, тятеньку отрезвите и пришлите ко мне… А теперь за дело…

Оба стали работать. Но только Иван Петрович работал плохо; он как-то исподлобья взглядывал на своего патрона, и глазки его моргали без обычного добродушия. «Одно спасенье — сатира! — думал он, почему-то называя всякую печатную статью сатирой. — Не забыл, нет! шалишь!»

— Да вы, Ванечка, влюблены, что ли? — вдруг со смехом обратился Александр Андреевич.

Лампадов побагровел.

— Есть грех, а? — шутил Колосов.

Ивану Петровичу приходилось очень жутко от этого шутливого тона. Его некрасивая физиономия приняла такое умоляющее выражение, что даже Колосову стало жаль.

— Да ведь я шучу, мой министр… Вижу — вы перепутали бумаги, ну, и сказал… Нездоровы, быть может? — совсем ласково добавил Колосов…

— Нездоров-с, — точно проскрипел Лампадов.

— Ну и ступайте с богом домой… Ведь какой — не скажет. Идите, родной… Поправитесь — догоните; работник-то вы незаменимый!..

И, ласково отпустив Лампадова, Колосов остался за работой один. «Туда же! — улыбнулся он, принимаясь за бумаги, — старая подошва, а влюблен!..»

После ухода Александра Андреевича Айканов и Колосова переглянулись. У обоих на лицах промелькнуло выражение отвращения…

— Это невозможно… Уедем отсюда…

— А муж? — как-то испуганно шепнула Колосова.

И обоим совершенно ясно представилась невозможность решительного шага. «Что я сделаю без средств?» — думал Айканов. «Как я пойду против мужа?» — подумала Надежда Алексеевна.