– Так а я слышала, что Иисусова молитва – монашеское делание…

– И монашеское, и мирское. Каждый истинный христианин, мирянин или инок, должен упражняться в непрестанной Иисусовой молитве. Конечно, не выпадая при этом из окружающей жизни. А то эдак и под машину можно на улице попасть.

…– Жена у меня, откровенно скажу, жестокая, батюшка, совсем меня с ума свела. Во время войны от непосильных трудов, горя да обиды на то, что детей у нас нет, как пить начала, так и не может остановиться. Когда пьет – на меня руку поднимает. Ну, я в ответ… Иконы швыряет… Надо мной насмехается, что я верую… Как мне с ней быть, батюшка?

– Как быть? Да благодарить ее за то, что у тебя такая школа терпения и смирения. Брак ведь и нужен, чтобы люди учились смирению. Жену не оставляй, это твой крест, и более ничей. А то уйдешь от нее, а ну как она покончит с собой, или убьет кого, или сопьется вконец?.. А так ты ее терпением и примером обратишь к Богу. Было такое, что Господь внушал родным позвать священника к умиравшему человеку, и тот, неверующий, в последние свои минуты обращался к Богу и умирал, примирившись с ним. Так и ты можешь спасти душу своей жены, а себя выучить смирению…

…– Батюшка, а можно молиться, чтобы муж-злодей ушел поскорее?

– Молись так: Господи, не знаю, что просить у Тебя. Ты один знаешь, что мне потребно, сотвори же со мной, как изволишь. Ты хочешь свой крест выкинуть, а самодельный взять. Так под ним же ты и сломаешься.

…– Батюшка, хоть убей – не могу я соблюдать пост. И так, и этак уж старалась… Да и вообще не могу в толк взять, а зачем он нужен?

– Ну как зачем?.. Вот Господь постился. Зачем? Для того, чтобы волю Своего Отца Небесного выполнить. Матерь Божия постилась, а она вовсе девочкой была, без всякой нечистоты – чтобы готовиться к великой тайне Воплощения Сына Божия. А Иоанн Креститель, который почти не соприкасался с внешним миром, зачем постился? Чтобы быть готовым к возложению руки на голову Спасителя…

Вот какая сила в посте! Против нас – страсти, а против страстей – пост!

… – Отец Иоанн, давно хотел у вас спросить. Еще в прошлом году, в марте, хотел заупокойную службу по матери заказать, а мне отказали, да еще не объяснили, почему…

– Так это ж во время Великого поста было. А тогда по Уставу заупокойные поминовения не совершаются. А есть субботы 2-й, 3-й и 4-й недель поста – родительские. Вот тогда можно подавать за упокой души.

… – Батюшка, я хочу своего сыночка к вере приобщить. Да только его в школе в пионеры записали, и ему это дело очень нравится. На собраниях пропадает, стенгазету ведет и прочее… Как мне с ним быть-то?

– Воспитание сыночка – это твоя обязанность и дело очень серьезное. И воспитывать его ты должна так, как считаешь сама, а не так, как сын считает. Ты его приводи почаще в храм, на службы, да и просто так поглядеть, рассказывай ему про подвиги мучеников за Христову веру. И ненавязчиво это делай, с умом, давая понять, что ты его уважаешь, но есть на свете вещи гораздо более важные и интересные. Так, глядишь, он у тебя внимание с пионеров и переключит…

Можно ли креститься комсомольцу, как заставить мужа бросить пить, стоит ли прощать загулявшую жену, считается ли аборт убийством или нет…

Вопросы, вопросы… Сложные и наивные, с подковырками и от души. И каждому – не секунда, не минутка, а обстоятельный, неторопливый разговор, так, чтобы человек ушел, поняв для себя что-то самое главное…

Неслышно подошла Пелагея Козина. Она, Матрона да Галина – его жены-мироносицы, Марфы и Марии одновременно, если бы не они, совсем, наверное, заросла бы пылью его комнатка в Большом Козихинском, да и здесь, в Измайлове, та комната, которую он снимает у тещи диакона отца Владимира, выглядела бы не лучше. Подметут, постирают, напомнят, что надо поесть. А ведь совсем недавно он еще не знал этих славных женщин. Они просто зашли в храм Рождества Христова, как и многие другие люди. Увидели его, услышали проповедь и… остались навсегда. И не только они. Если в хлопотах, суете ежедневной поначалу не виделось, как растет число прихожан, то теперь отец Иоанн и сам не мог не заметить: и без того небольшой храм во время его служб просто не может вместить всех желающих. Люди толпятся на улице, жадно приникают к дверям, расспрашивают выходящих: ну, что там сказал батюшка?..

Странно и удивительно это. Ведь он ничем не лучше других московских иереев. Исполняет все, что положено. О какой-то «популярности» не думает, на передний план не стремится… Но, как сказал ему как-то отец Виктор, люди летят к нему, как бабочки на свет. Неточное сравнение, бабочки ведь о свечу или лампу крылья обжигают, падают и умирают после этого. А он ни одну такую «бабочку» не обжег. Наоборот, жаль всех людей, хочется всех обнять, согреть, прижать к груди, утешить. У каждого боль, иногда такая, что разрывается грудь. И неудивительно, что люди идут с этой болью в храм. А куда ж еще? К соседу, у которого такая же боль? К врачу, который не глядя микстуру выпишет?.. Конечно, к Христу, который и путь, и истина, и жизнь, и объятия которого открыты для всех…

Пелагея тихонько стояла рядом, ждала. Батюшка, словно очнувшись, ласково улыбнулся ей:

– Случилось что-то?

– Машины подъехали, батюшка, – чуть слышно проговорила Козина. – Много машин.

Машины? Что за оказия?.. Все грузовики в Измайлове были совхозные либо ткацкого комбината. И к храму они, понятное дело, не подъезжали – незачем. Даже тяжеленные бидоны с крещенской водой возили от дальней колонки на своем горбу, на детских саночках.

В опустившихся на Измайлово летних сумерках видны были стоящие перед храмом машины – не грузовики, легковые. Две бежевых «Победы», огромный черный ЗИС-110 и такой же ЗИС-110, но белый, с красными крестами на окнах и надписью «Скорая помощь». Несколько измайловских ребятишек в изумлении застыли поодаль. Для них и «Победа»-то на пыльных окраинных улицах была событием, а ЗИС-110 они и вовсе ни разу не видывали.

Из машин один за другим выходили люди, похожие друг на друга, как братья, – все, как на подбор, в плащах, лет сорока пяти, рослые, крепкие, с непроницаемыми незапоминающимися лицами. И только из черного