Отец Иоанн поцеловал руку Патриарха и, встав позади престола, углубился в чтение 50-го псалма.

И снова знакомые с детства, такие привычные строки: «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое…» – словно заиграли новыми красками.

«И паче снега убелюся…» Он на секунду поднял глаза: за окнами Богоявленского собора неслась метель, словно не октябрь на дворе, а декабрь…

К Причастию новопоставленный иерей подошел первым после протопресвитера – в знак того, что он только что получил благодать священства от Божественного Духа. Перед отпустом отец Иоанн читал заамвонную молитву…

А потом было фотографирование на память. Фотографа прислал митрополит Николай, и, как отец Иоанн ни отнекивался смущенно, пришлось подчиниться.

– Ну вот, будут достойные снимки на память, – порадовался за друга Голубцов, – глянешь на них в старости, вспомнишь себя и удивишься: Господи, да неужто я вот таким был? Худым, взъерошенным, восторженным?.. То ли дело сейчас – архиерей…

– Ну, нам-то с тобой до архиереев как до звездочек небесных, так высоко заноситься и не будем, – мягко пресек дружескую шутку отец Иоанн. – А фотографии – что ж, пускай будут. Может, действительно когда и вспомнишь былые деньки, глядя на них…

Следующий день, 26 октября, тоже был праздничным – Иверской иконы Пресвятой Богородицы.

Старшие священники уехали в храм Воскресения Христова в Сокольниках, где уже девятнадцать лет как находилась главная икона Москвы. А отцу Иоанну предстояла первая самостоятельная служба. Первая литургия из семи, которые он должен был отслужить подряд – в знак семи даров Святого Духа, от которого он принял благодать священства… Николай видел: по храму друга носит как на крыльях, а его лицо светится от счастья. «А ведь ему назад через пол-Москвы добираться, – мелькнула озабоченная мысль. – Радость – радостью, но долго ли выдержит он в таком режиме, если все силы будет отдавать служению?..»

Воодушевленность отца Иоанна Голубцову была вполне понятна. Ведь те послабления, которые государство сделало в отношении Церкви во время войны, продолжали действовать, более того – вводились и новые. 22 августа 1945-го Московскому Патриархату и его структурам были предоставлены права – ограниченные, но все-таки – юридического лица, теперь храмы могли открывать банковские счета, совершать сделки, покупать транспорт, нанимать работников. 29 августа освободили от земельной ренты и уплаты налога со строений монастыри, а монахов – от налога на холостых и бездетных граждан. Безземельным монастырям выделяли землю, тем, у которых она была изъята, – возвращали. Монастырям разрешили заниматься промыслами и создавать мастерские. Снизили налоги на сельское духовенство… Практически не осталось в стране обновленцев: последние из них пропали в 1946-м, после смерти их «митрополита» Введенского. А глава учрежденного во время войны Совета по делам Русской Православной Церкви Георгий Карпов троекратно расцеловался с Патриархом Алексием во время его интронизации. Вести о всех этих событиях радостно передавались из уст в уста, придавали бодрости, вселяли надежду на то, что победный 1945-й станет тем фундаментом, на котором будет основано доброе долгосрочное сотрудничество Церкви и власти.

Но даже при общей радостной, вдохновенной атмосфере, царившей тогда в церковной среде, ни у кого из служителей Церкви не видел Николай Голубцов подобной «летучести», как у отца Иоанна, такого света, какой лился из его близоруких глаз. И примечал, что видят этот свет и другие. Еще когда отец Иоанн был диаконом, число прихожан измайловского храма ощутимо возросло. Люди видели, слышали его – и приходили снова, рассказывали другим…

…А потом настала суббота, 27-е. Настоятель приболел и должен был прийти только на воскресную всенощную. А отец Иоанн появился в храме еще затемно, задолго до начала первого часа. И с тех пор так ни разу и не присел. Поесть тоже отказался: некогда, столько людей ждет совета и благословения… Голубцов только на часы изредка поглядывал озабоченно да покачивал головой.

И вот наконец – заснул, вернее – просто отключился от навалившейся за день усталости. А ведь потом еще всенощное бдение!.. Как же он его отслужит?.. Так ведь недолго и в обморок упасть от трудов… А как доберется домой?.. Да и не хватало еще, чтобы подхватил простуду от отца настоятеля. Свалится – не поднимешь. И так почти прозрачный от голода. Каждый раз, когда отец Иоанн гостевал у Голубцовых, те старались накормить его от души, но он только посмеивался: мол, после голодного двадцать второго года уже ничего не страшно, а теперь плохим питанием и вовсе никого не удивишь: только кончилась война…

…Раздались неторопливые шаги, потом сильный кашель и затрудненное дыхание. В алтаре появился седовласый отец Михаил Преферансов. Николай склонился под благословение. А старый священник, недоуменно взглянув на спящего сослужителя, спросил:

– А отец Иоанн что, уже здесь?..

– Да он еще здесь, а не уже. Он еще и не уходил.

– Как это – не уходил?..

– Вот так и не уходил. С раннего утра в храме. Все время на ногах. Десять минут назад только и присел. Вот и заснул тут же…

Отец протоиерей покачал седой головой, нахмурился. Снова закашлялся.

– Не дело это. Как же он всенощную будет служить, если сознание от усталости теряет?..

Склонившись к отцу Иоанну, он тронул его за плечо.

Спящий проснулся мгновенно, будто и не отдыхал. А Николая поразило то, что на лице отца Иоанна не было ни малейших следов усталости, оно не было ни помятым, ни погасшим: его словно умыли живой водой. Карие глаза сияли. Легким, изящным движением рук он отбросил на плечи упавшие во время сна на лицо каштановые кудри.

– Отец Михаил, благословите!.. Как ваше здоровье?

– Да мое-то получше, – прокашлял отец настоятель, – а вот ты, я вижу, не меняешься. Был псаломщиком – целыми сутками в храме пропадал. Диаконом – то же самое. И теперь то же?.. Эдак ты измочалишься через год, отец Иоанн. А у нас теперь каждый человек на счету, тем более такой ревностный, как ты.

Молодой священник смиренно склонил голову перед седоголовым.

– Бог милостив, отец Михаил. Не измочалюсь. Верите, я вот сегодня ни разу не присел с семи часов утра. Литургия, молебен, панихида, крестины, соборование…

– Сколько сегодня крестилось? – перебил настоятель.

– Семьдесят пять человек… Полным чином. А вот сейчас встал – и будто ничего и не было. Правда. Я готов. Господь ведь дает силы для служения Ему…

Седой отец протоиерей пристально вгляделся в лицо нового сослужителя. Юродствует?.. Нет, вроде говорит всерьез… Сверху, с колокольни, донеслись первые удары колокола – ко всенощной…

…Уже поздним вечером, когда вышли