«Тому, кто занимается историей его царствования, тем более должно казаться удивительным, что… могла существовать такая сильная к нему любовь народа, любовь, с трудом приобретаемая другими государями (европейскими. – С.К.) только посредством снисходительности и ласки…

Причём должно заметить, что народ не только не возбуждал против него никаких возмущений, но даже выказывал во время войны невероятную твёрдость при защите и охранении крепостей, а перебежчиков вообще очень мало…»

Полезно сопоставить это свидетельство с тем фактом, что Стоглавый собор Ивана IV узаконил выкуп русских людей, попадавших в плен к татарам. Сообщающий об этом Николай Костомаров далее пишет:

«Прежде таких пленников выкупали греки, армяне, а иногда и турки, и приводили в московское государство, предлагая выкупить, но если не находилось охотников, то уводили их назад. Теперь же поставлено было выкупать их из казны и издержки на выкуп разложить по сохам на весь народ. Никто не должен увольняться от такой повинности, потому что это общая христианская милостыня…»

Народ, видя, что лидер заботится о народе, не может не ответить ему так, как об этом сообщил Гейденштейн. Написав это, я отнюдь не склонен, конечно, выставлять Ивана Грозного неким «народным» царём. Однако вполне можно утверждать, что деятельность Ивана укрепляла народное самосознание. А это несовместимо со схемой антиивановских историков: «тиран Иван – народ-раб».

Заслуживает внимания и свидетельство Гейденштейна о том, что перебежчиков из русского стана в польско-литовский было «вообще очень мало». Перебежчики, как мы знаем, были, но практически все они были из числа знати, у которой и родственников на вражеской стороне хватало. Простой же народ воевал, и хотя его не обязывала к тому слава родовитых предков, воевал честно и стойко, так, что уж на народ-то царь Иван положиться мог.

В заголовке этой главы он был определён не как злодействующий тиран, а как титан мысли и духа, и это – смею заявить – не авторское преувеличение. К такой оценке можно разве что прибавить, что исторические итоги правления Ивана Грозного позволяют говорить о нём, прежде всего, как о титане дела… Но и дух царь Иван имел великий, и этот дух питал его великие замыслы, которые царь вместе со своими сподвижниками и русскими людьми претворял в дела.

Гордостью за Русь и народ проникнуты строки второго и последнего послания Ивана Грозного Андрею Курбскому, которое он написал в 1577 году в занятом русскими войсками ливонском городе Вольмере:

«Вы ведь говорили: «Нет людей на Руси, некому обороняться», а нынче вас нет; кто же нынче завоевывает претвердые германские крепости?..

Писал ты нам, вспоминая свои обиды, что мы тебя в дальноконные города как бы в наказание посылали, – так теперь мы, не пожалев своих седин, и дальше твоих дальноконных городов, слава богу, прошли и ногами коней наших прошли по всем вашим дорогам – из Литвы и в Литву, и пешими ходили, и воду во всех тех местах пили, – теперь уж Литва не посмеет говорить, что не везде ноги наших коней были…»

Заканчивалось это второе и последнее послание Грозного так:

«Писано в нашей отчине Ливонской земле, в городе Вольмере, в 7086 году (1577 г. – С.К.), на 43-м году нашего правления, на 31-м году нашего Российского царства, 25-м – Казанского, 24-м – Астраханского».

Таков был промежуточный итог царствования Ивана IV Васильевича. И ему ещё оставалось царствовать всего семь лет.

Я уже писал, что из посланий царя Ивана изменнику Курбскому можно многое узнать о событиях тех лет и о самом царе Иване. Но многое можно узнать и о сути некоторых современных постсоветских комментаторов той знаменитой переписки. Облыжно характеризуя Грозного как «тирана», эти комментаторы невольно характеризуют и себя. Но, саморазоблачаясь, они, вопреки своим желаниям и намерениям, разоблачают и клевету о царе Иване – как их собственную клевету, так и прошлую.

Например, к 1993 году относится статья Я. С. Лурье, уже название которой отдаёт фальсификацией: «Переписка Ивана Грозного с Курбским в общественной мысли Древней (жирный курсив мой. – С.К.) Руси». Русь Ивана Грозного – это вторая половина XVI века, то есть эпоха развитого Средневековья. А для «историков» вроде Лурье ивановская Россия – чуть ли не Русь времён Рюрика. Хотя и времена Рюрика – это тоже Средневековье, но – раннее.

Для Я. С. Лурье царь Иван IV – «не единственный тиран в мировой истории и в истории XV–XVI вв.». «У него, – утверждает Лурье, – было множество «двойников» – и на Западе, и на Востоке…» И хотя далее Лурье заявляет, что «задача историка не оправдание политических деятелей и не их осуждение», и цитирует Спинозу, по словам которого цель истории «не плакать и не смеяться, а понимать», сам Лурье явно видел свою задачу в том, чтобы «эрудированно», в профессорско-академической манере оболгать и царя Ивана, и его эпоху. В конце статьи Лурье писал:

«Для нас особенно важно отметить, что вопрос о двух возможных путях развития Русского государства был в основном решён к середине XVI в., – в период, к которому обращались Курбский и Грозный в своей полемике. Рост городов и возникновение капиталистических отношений в Европе были главной предпосылкой развития западного абсолютизма, а затем буржуазной революции (в Англии и Франции). Россия по этому пути не пошла: уничтожение городских республик и подчинение их земель московской администрации знаменовало собой подавление предбуржуазных элементов – и в социальном, и в идеологическом, и в политическом плане. Борьба Стоглавого собора со всеми проявлениями свободомыслия (ну-ну. – С.К.), как и укрепление дворянской администрации…, – всё это свидетельствовало о том, что развитие Московской Руси уже двинулось по наклонной (ого! – С.К.) плоскости, которая неизбежно вела к опричной диктатуре».

Выше царь Иван оклеветан на первый взгляд «изящно», но в действительности – до удивительного «дубово» и нагло. Либеральными ренегатами от советской историографии (кем «историки» типа лурье и являются) сознательно и злостно замалчивается тот основополагающий факт, что рост городов и возникновение капиталистических отношений в средневековой Европе XV–XVI века стали возможными прежде всего потому, что в середине XIII века на пути Батыя в Европу находилась Русь, хотя и разобщённая элитой, но оказавшая нашествию монголов сопротивление, решающее для судеб Западной Европы. Русские города и русский потенциал развития развеялись тогда прахом пожарищ, но Европа была сохранена для будущего.

На Руси после нашествия Батыя остались нетронутыми, по сути, лишь Новгород и Псков. Зато в Европе сохранились и