Высокий незнакомец, худой, с впалыми щеками, густыми черными бровями и длинными волосами, заплетенными в тугую косу, склонился над ней, держа на руках оставленное дитя. Дана встала на колени и протянула к нему руки.

– Господин…

– Знаешь, кто я? – спросил он.

– Кощей, – ответила одновременно с ней Милорада. Тот ухмыльнулся, крепче прижимая к себе ребенка.

– Решила спасти свою жизнь ценой невинной? После того как уже стольких погубила колдовством?

– Господин, я… прошу прощения, я не знала. Я хотела как лучше.

Кощей взмахнул жилистой рукой, и пронзающий ветер стих.

– Отныне ни одно твое доброе дело не принесет блага. Еда не даст тебе насыщения, а никакое питье не избавит от жажды. И никакая рана не принесет тебе смерти. А погубить тебя сможет лишь твое собственное дитя, за которое ты добровольно отдашь жизнь, – отчеканил он.

Дана закричала, будто слова Кощея прожгли ее, как раскаленное железо. А тот укутал ребенка полой своей черной шубы и двинулся прочь. Налетевшая метель скрыла его следы.

Видение подернулось дымкой.

– Похоже, все, – сказал Святослав.

– Там была моя мать, – прошептала Милорада. – На том озере. Она принесла их в жертву…

Плечи девушки затряслись, она шумно задышала, пытаясь сдержать рыдания. Свят приобнял ее и прижал к себе.

На блюде проступил новый образ. Дана, вся израненная, простоволосая, в лохмотьях, брела через дремучий лес, пока не рухнула оземь подле избы, сплошь поросшей мхом. Избушка заскрипела и повернулась к ней сначала одним окном, потом другим, как птица, рассматривающая букашку, а затем распахнулась тяжелая дверь, и на пороге показалась Яга.

– Ну-ка, кого в этот раз нам принесло? Кто такова? Зачем пожаловала?

– Помоги мне, бабушка Яга, – подняла бледное лицо Дана. – Научи с колдовством управляться да как проклятье снять. Не желала я зла. Незаслуженно Кощей меня…

– Опять эта погремушка костяная над девками измывается, – всплеснула руками Яга. – А много ли ты умеешь, чтобы в ученицы мне набиваться?

– Больше, чем могу сказать, – опустила голову Дана, и на ее губах появилась такая знакомая змеиная ухмылка.

Так и зажила Дана у Яги в избе. Воду носила, паутины плела, отвары готовила, молодцам баньку топила, а стоило Яге за порог выйти, бралась за колдовство свое собственное. То мертвого птенца принесет и в лунной воде вымочить попытается, то живого в ведре утопит и к остальным братьям подсадит. Поймала ее на этом лесная хозяйка и такой крик подняла, что ученицу как ветром сдуло. Но бежала Дана сквозь чащу без сожалений.

Неслась, пока не оказалась у иного терема. Одна половина его – золотая, другая – серебряная. А в трапезной встретили ее две хозяйки, сестры-пряхи. Тут-то залилась Дана горькими слезами, упала в ноги. Приняли ее девушки, помогли подняться, на ночь устроили.

– Что ты, гостья? Если уж Кощей тебя проклял, то нет больше твоей нити судьбы.

– И не соткать тебе новую.

– Раз так, быть мне челноком, что полотно из нитей людских ткет, – пробормотала Дана вполголоса. Рассмеялись сестрицы. И не заметили, как чернобровая красавица с головы каждой по волосу срезала.

Воспоминание поблекло и растворилось в воде.

– Видимо, Дана стала ученицей Бабы Яги. А потом ушла, дав клятву, и вернулась в Дол, – размышлял он. – Теперь нужно понять, чего она хочет.

– Не нужно, – одним движением Милорада сбросила его руки со своих плеч. – Нужно просто запереть ее под колдовской печатью, и дело с концом.

– Ты расстроена, – попытался привести невесту в чувство Святослав. – Но надо сперва все обдумать.

– Я уже все обдумала, – бросила Милорада и направилась прочь из покоев. Щелчок пальцами, и тяжелый засов на двери отодвинулся сам, а потом закрылся, запирая Святослава. Милорада уходила все дальше, не обращая внимания на крики жениха.

В ее груди горела ярость.

Вся ее жизнь, проведенная в Алой Топи, была такой из-за одной женщины. Той, что не считалась с жертвами, лишь бы сохранить собственную поганую шкуру. Милорада думала обо всех способах заставить ее страдать. Высечь чертополохом, связать и жечь железом? Сколько всего можно попробовать, зная, что проклятая ведьма все равно не умрет.

Милорада зашла в свою светлицу и вытряхнула на постель содержимое одного из зачарованных ларцов. Перехватив ларчик поудобнее, она направилась в покои княгини.

Войдя без стука, девушка замерла. На лавке жались друг к другу Доля и Недоля с обожженными лицами и красными от слез глазами.

– А вот и ты, – улыбнулась Дана. Она сидела за рукоделием, а на коленях у нее лежала рыжая кошка.

– Ты! – процедила Милорада.

Дана улыбнулась и махнула рукой. Дверь за девушкой захлопнулась. Княгиня аккуратно переложила кошку на лавку и поднялась. В ее пальцах блеснуло что-то похожее на тонкую медную нитку.

– Тебе стоило бы все обдумать как следует, невестушка, – улыбнулась Дана и взмахнула рукой.

Глава 14

Отцов хутор лежал в полудне пути. По размытым дорогам получалось и того дольше, но волчьим лапам грязь была не помеха. Влас даже порадовался, что в зверином обличье может с легкостью преодолевать большие расстояния, но тут же одернул себя. Нечему радоваться, когда всякий может нечистью кликнуть. Вряд ли отец обрадуется, узнав последние новости о сыне. Влас тряхнул головой, отгоняя невеселые мысли, но вопросы возвращались сами собой, точно сорняки. Как отец поведет себя, когда узнает? На памяти Власа он никогда не ругался и не кричал, всякие вести встречал спокойно, садился на завалинку и говорил: «Давай-ка подумаем, что можно с этим сделать». И не важно, в чем была неурядица: в сломавшемся колесе телеги или съеденном козами урожае, – Микула всегда находил решение. Может, и сейчас найдет?

Когда из-за деревьев показалась знакомая крыша с коньком, Влас перекинулся обратно в человеческое обличье, пригладил волосы и продолжил путь пешком. Чем ближе становился дом, тем сильнее наливались свинцом ноги. Влас нервно сжимал челюсти, прикидывая, с чего бы начать. Вскоре до него донесся знакомый голос:

– А я тебе говорю, нельзя кусаться. Сначала ты ее куснешь, потом она тебя, а дальше что? Кусать друг друга будете, пока живого места не оставите?

Возле плетня стоял Микула, прямой и осанистый: возраст не отнял у отца ни вершка роста или ширины в плечах. Даже не верилось, что этому человеку уже давно перевалило за пятьдесят. Он держал под уздцы двух тощих жеребят, оба стояли потупив глаза и, шевеля ушами, внимали нравоучениям. Влас невольно усмехнулся. Приятно было видеть, что жуткие месяцы потопа никак не изменили положение дел дома.

– Опять молодежь воспитываешь? – подал голос юноша, выходя к отцу.

Микула поднял взгляд и просиял, заметив сына. Он выпустил недоуздки из рук.

– Ладно уж, бегите, но больше чтоб я такого не видал.

Жеребята с радостным ржанием унеслись в сторону ближайшей лужи. Микула же двинулся к Власу и крепко обнял сына.

– Рад видеть тебя, – Влас похлопал отца по плечу.

– А куда ж я денусь? – хохотнул Микула. – Как