Влас не успел ответить, а отец уже заметил, как опустились его плечи, а грудь сдавил тяжелый вздох.

– Давай-ка дома все расскажешь. С дороги устал, наверное, – он окинул сына пристальным взглядом. – А где твои вещи и лошадь?

– Я налегке, – буркнул Влас и отправился в дом.

В избе скарба было немного – не больше, чем необходимо. Стол, лавка, полка с горшками, кадка, в которой каждую неделю Глаша, помогавшая по хозяйству, месила тесто. Микула указал сыну на бочку с дождевой водой возле крыльца.

– На-ка, умойся. А утром я баньку натоплю. Тебя же надолго отпустил княжич?

– Да, – пожал плечами Влас. – Ему сейчас своих дел хватает.

Ох, дурная все-таки затея, думал Влас. Отец никогда от него тайн не держал. Может, он и сам не знал про волчью суть сына? Ведь знал бы – наверняка сказал. Сказал бы ведь?

Влас усердно тер ладонями лицо, смывая дорожную грязь. Найдя сухую тряпицу, он принялся растирать руки, лоб, поросшие бородой щеки и шею.

– Хватит время тянуть, дуй в дом, – донесся до него насмешливый голос отца.

Влас тяжело вздохнул и поплелся в избу. На столе его уже ждал горшочек каши и ломоть хлеба.

– Глаша все приходит? – спросил Влас. Микула усмехнулся в усы.

– Какой там. Она ж на сносях, дальше печи сейчас не уйдет, – хмыкнул он. – Это я сам напек. Знаю, что не мужское дело, да вроде недурно получилось.

– Хозяйку тебе надо, – со знанием дела сказал Влас.

– Вот приведешь жену, будет в доме хозяйка. А мне-то куда? Старый уже, нечем жену радовать.

– Не говори так.

– Поживешь с мое – и не так заговоришь, – улыбался Микула. – Ну, ты же не о хозяйстве толковать пришел. Что стряслось?

Сколько по пути ни думал Влас о том, чтобы зайти издалека, красиво завернуть не получилось. Вывалил все как на духу, начиная с найденной в затопленной избе старухи. Рассказал и о превращении, и об Алой Топи, и о колдовстве, давшем ему волчье обличье. Иногда Влас запинался, поглядывая на лицо отца и стараясь понять, как тот принимает новости, но Микула только поторапливал сына, чтоб он бойчее рассказывал, что к чему. И лишь то и дело прицокивал языком и посматривал куда-то. Разок Влас и сам скосил глаза, чтоб понять, на что глядит отец, – оказалось, на дверной проем, изрезанный странными символами. Влас, сколько ни напрягал память, не мог припомнить, чтобы они были там раньше.

– Что это?

– От дурных сил, – проговорил отец, тяжело двигая челюстью. – Еще мать твоя вырезала. Пока она жива была, мертвецы к нам часто хаживали. Помнишь, как под окнами скреблись? Ты так их боялся.

На губах Микулы расцвела умиленная улыбка. Влас нахмурился.

– Не помню.

– Конечно, Гордана же надеялась, что тебя ее доля минует. Травами поила.

– То есть она была…

– Волчицей, – кивнул Микула.

Повисла тишина. О матери они почти не говорили с тех пор, как она ушла в лес по ягоды и сгинула. Микула тогда до самой осени в чаще пропадал, искал ее, а потом просто вернулся домой и продолжил жить как раньше.

– Почему ты не говорил?! – воскликнул Влас. В горле комом встали вопросы: «Так ты знал?» и «Будешь ли и дальше называть своим сыном?»

– Не хотел и тебя потерять, – спокойно ответил отец. – Ну, видно, правду говорят, сколько волка ни корми…

– А что дальше мне делать? – беспомощно спросил юноша.

– То уж тебе решать, – хмыкнул Микула. – Про Кощеевых волков я впервые услыхал, Гордана о таком мне не говорила.

Брови его сошлись на переносице, Микула смотрел в чарку с водой, явно желая, чтобы там плескалось что-то покрепче.

– А тебя не смущало, что она оборачивалась волчицей и убегала в лес?!

– Не-е-ет, – махнул рукой тот и улыбнулся. – У каждой женщины за душой скрывается тварь. Уж лучше такая, чем змея какая-нибудь.

И Микула продолжил разговор как ни в чем не бывало. Рассказывал, как держал жеребят в избе, как спасал хлев от потопа, как под крышей прошлогоднее зерно в просаленных мешках прятал. Так и проговорили до самой ночи. Влас все пытался вернуть отца к разговору о волках, но Микула вел себя так, будто ничего и не произошло. Только когда наступило время ложиться спать, сказал:

– Ты, главное, держись от всяких мест вроде Алой Топи подальше. Опасно там. И тебе, и простому человеку. Не верь их дарам, за все платить придется. Понял меня?

– Понял.

– Милорада! Влас!

Святослав уже осип орать, а плечо ныло от бесчисленных ударов в дверь. Будь он телосложением как Молчан, может, у него и получилось бы выбить ее, но деревянные створки стали тяжелыми, словно чугун. А засов, сделавшийся гладким от времени, все никак не поддавался. Свят еще раз навалился на засов, и наконец тот сдвинулся. Дверь распахнулась, и на пороге оказалась Милорада.

Девушка невозмутимо улыбнулась.

– Ты куда сбежала? – выпалил Святослав.

Милорада заулыбалась еще шире и протянула ему ларчик, который держала в руках.

– Вот твоя княгиня. Только не открывай! Ты не представляешь, каких трудов мне стоило ее туда запечатать, – предупредила она. – Давай спрячем ее где-нибудь.

– Ты запечатала ее? – не поверил своим ушам княжич.

– Ну конечно, – улыбнулась девушка. – Мы же не можем ее убить, как бы ни хотелось.

– Но как ты?..

Милорада только отмахнулась и, забрав ларчик из рук жениха, поставила его на полку с книгами. Вернувшись, она приникла поцелуем к Святу, так и застывшему в дверях.

– Поверь мне, милый, ты не хочешь этого знать, – сверкнула глазами девушка. – Теперь надо освободить Долю и Недолю. Княгиня спрятала их веретенца где-то в покоях старого князя.

И, ухватив Святослава за руку, она повела жениха за собой.

Юноша перебирал ногами, пытаясь поспевать за бойкой невестой, а в голове вился ворох мыслей, то и дело возвращавшийся к ларчику, который остался в его покоях. То есть все? Княгиня, сильная колдунья, прожившая больше сотни лет, теперь заперта в деревянной коробочке? Это было так просто, что беспокойство Святослава взлетало до небес. Слишком уж хорошо и легко. Но стоило юноше попытаться озвучить свои мысли Милораде, как его язык тут же прилипал к небу. Девушке достаточно было глянуть на него поверх плеча, и все слова растворялись. В глазах Милорады застыло что-то незнакомое, темное, жестокое. И единственным, что Святослав смог выдавить из себя уже возле отцовых покоев, стало:

– Ты как?

– Все хорошо, свет мой, – отмахнулась Милорада. – А станет только лучше. Сейчас освободим девиц и сразу свадебку готовить будем, да?

Если еще несколько дней назад Свята разозлил бы такой разговор, то нынче, глядя на Милораду, ставшую вдруг совершенно чужой, княжич вздохнул с облегчением. Что бы ни случилось, Милорада оставалась собой.

– Да, – кивнул он. – Конечно.

Перед тяжелой резной дверью отцовских покоев Свят запнулся. С самой смерти князя он не входил туда, старался даже не приближаться.