Коробочка Патрицианской виллы покоилась в тихом районе с невысокими домами на одну или несколько семей, но по другую сторону проспекта находились корпуса общежития Технического университета. Студенты-информатики и их соседи наверняка потратили кучу времени на то, чтобы договориться между собой, в каких окнах тем вечером будет гореть свет, а в каких нет, и в итоге на фасаде высотки появилось что-то вроде значка хэштега. Или это была чистая случайность? На следующее утро я стоял на трамвайной остановке и думал, не спросить ли об этом у очередного прыщавого гения с сумкой для ноутбука через плечо и в расстегнутой клетчатой рубашке поверх желтой футболки.

Я вышел на остановке Ческа и побрел по утреннему городу в поисках завтрака. По пешеходной зоне шагали на работу опрятно одетые люди – выставочные образцы человечества, которые уместно смотрятся в окошках обслуживания клиентов, в переговорных и даже на телевизионных экранах, а представители менее благополучных профессий тем временем уже выкладывали товар с палет или строгали в какой-нибудь полуподвальной кухне бесконечный лук-порей. Правда, пешеходной эта зона только называлась: местная сине-оранжевая коалиция[49] в ту пору раздавала разрешения на въезд в центр города, почти как предвыборные листовки. Человеку, не знакомому с брненскими нравами, могло показаться, что внедорожники – это автомобили, специально разработанные для исторического центра: полный привод прекрасно себя чувствует даже в таких экстремальных условиях, как мокрая тротуарная плитка или неровная булыжная мостовая.

Начинался самый длинный день в году, и мне как раз исполнилось тридцать лет.

Я направился было в кофейню “Поднеби”, но мне не повезло: в то утро работать там оказалось невозможно. Террасу оккупировали два бандита лет пяти, они гонялись друг за другом между столами, а из стульев выстроили полосу препятствий. Их матери тем временем безмятежно попивали латте: очевидно, они относились к новому типу родителей, которые решили не портить воспитанием естественное развитие своих детей. В результате после завтрака мне пришлось в собственный день рождения отправиться работать в редакцию.

В Бронксе ворковали влюбленные: “Ах ты, черная сучара, я тебе щас киску-то взлохмачу!” – а на солнечной стороне улицы Радлас кто-то припарковал колясочника, чтобы тот погрелся.

В ту пору я занимался присланными на рассмотрение рукописями. Но прежде чем за них взяться, я пошел поздороваться с коллегами. Похоже, рабочий марафон уже начался: Петр что-то верстал, Ивана взглядом ищейки всматривалась в таблицы на мониторе, Мирек с Мартином обсуждали какую-то обложку, а Томаш так и вовсе заперся в кабинете. Я заварил себе чай и уселся с чашкой за большой стеклянный стол, за которым проводились совещания и который был по обыкновению завален бумагами, газетами и журналами. Полистав “Лидове новины”, я в очередной раз убедился, что газеты должны выходить только тогда, когда что-то происходит, – в противном случае журналисты вынуждены сами придумывать события и итог оказывается крайне плачевным.

Под газетами прятался номер “Магазин литтерер”, посвященный Милану Кундере: во Франции как раз вышли два тома из его собрания сочинений, издаваемого в престижной серии “Плеяда”. Мы хотели взять кое-что из французского литературного журнала и опубликовать в нашем.

Я заметил, что по некоторым статьям кто-то старательно прошелся тонким зеленым фломастером, и не сразу сообразил, что это пометки самого Милана Кундеры, который собственноручно отредактировал тематический блок о Милане Кундере. “Ну-ка посмотрим”, – сказал я себе и, глотнув чаю, вчитался повнимательнее. Некий журналист взял интервью у известного французского литературоведа Франсуа Рикара, но Кундера явно не проявил к ним обоим снисходительности: он целиком вычеркнул несколько вопросов и ответов и хорошенько выпотрошил свой биографический раздел. В следующей статье энергичный зеленый фломастер заменил заголовок La fabrique des personnages на чуть более кундеровский L’art de fabriquer des personnages, вдобавок там исчезла парочка нелестных, а вернее, просто тяжеловесных абзацев. Еще один текст Кундера похерил целиком, а в другом устроил настоящую зеленую мясорубку, вполне достойную фильмов про Хищника.

С остывшим чаем и порядком позабавленный я вернулся в свой кабинет и открыл Фейсбук. В хронике у меня накопился целый ворох поздравлений с днем рождения, на которые мне не хотелось отвечать, так что я просто послушно прокликал, что мне все нравится. В конце концов я открыл-таки электронную почту, нажал на вкладку “Рукописи” и приступил к чтению. Первое сопроводительное письмо сразу подняло мне настроение: Здравствуйте! Посылаю Вам несколько своих стихов. Они отмечены обыкновенной тоской по простым человеческим радостям, которых лишен студент во время сессии, а в одном из стихотворений я позволил себе высказаться по поводу нравственного разброда в современном мире. С уважением, Петр П.

Всю первую половину дня я провел за чтением рукописей и в итоге обнаружил один текст, который имело смысл распечатать на лазерном принтере. Возможно, появится даже смысл его опубликовать.

С гораздо большим удовольствием я бы распечатал свою собственную рукопись. Но перед этим я бы радостно послал ее самому себе, сопроводив таким же самоуверенным и восторженным письмом, какие приходили мне на почту, – письмом, в котором говорилось бы об “увлекательном сюжете”, “целевой читательской аудитории” или даже об “огромной издательской удаче”.

Но вместо этого я продолжал продираться через аспирантуру. Меня, как и многих из моего поколения, и в тридцать лет не покидало ощущение, что я до сих пор к чему-то готовлюсь. Только недавно меня вдруг осенило, что это что-то уже случилось, что это никакая не подготовка к новой жизни, потому что новая жизнь, может, никогда и не наступит, а если и наступит, то окажется скорее хуже, чем лучше. Нам все кажется, что мы пока тренируемся, а на самом деле мы давно уже бежим свой марафон, правда, бежим вполсилы, потому что пропустили мимо ушей выстрел стартового пистолета. И в один не слишком прекрасный день мы вдруг понимаем, что лучший рывок могли сделать лет этак пять-десять тому назад, когда наши мышцы походили на металлические пружины, а не на растянутую жевательную резинку. В университете я встречал много умных людей, которые и в сорок пять только и делали, что точили топор, не находя времени нарубить дров. Они даже не замечали, что дрова эти давно сложены у них во дворе в поленницу и уже начинают подгнивать.

Короче говоря, пришла пора решать, остаться ли мне в университете и делать академическую карьеру или же окончательно податься в писатели. На самом деле еще проще: пришла пора понять, чего я хочу – дописать диссертацию или же написать роман. Вопрос был только в том, какую приставку я для себя выберу.

Ответ в общем-то был уже известен.