Шрифт:
Закладка:
Я задумалась о собственных родителях, пытаясь понять, есть ли у них увлечения, но не смогла припомнить ничего, чем бы они занимались помимо работы, семейных дел и посещения церкви. Мама не играла ни в теннис, ни в бридж, ни еще во что-нибудь; папа никогда не играл в покер или во что там играют взрослые мужчины, собираясь вместе. Оба они работали; он следил за порядком во дворе и в гараже, выносил мусор, а она готовила, стирала и убирала в доме. Если не считать выходов на ужин по пятницам, раз в две недели, мои родители были преимущественно домоседами. И этим, вероятно, объяснялось, почему и у меня не было увлечений. С другой стороны, играла же Морган на скрипке, так что я, наверное, просто искала себе оправдания.
– А во время учебы в Вест-Пойнте ты тоже будешь фотографировать?
– Вряд ли мне хватит времени. Там довольно жесткий распорядок.
– Чем ты хочешь заниматься в армии?
– Пока не знаю, может, разведкой, как папа. С другой стороны, я все думаю, каково было бы пойти в спецназ и стать «зеленым беретом» или пройти отбор в «Дельту».
– Как Рэмбо? – спросила я, имея в виду персонажа Сильвестра Сталлоне.
– Точно, но если повезет, не заработать ПТСР[12]. И мы опять разговорились обо мне. А я хотел бы услышать о тебе.
– Обо мне почти нечего рассказывать.
– Каково это было – переехать в Окракоук?
Я помедлила, не зная, хочется ли мне говорить об этом и насколько откровенной мне позволительно быть, но это замешательство длилось всего несколько секунд и вскоре сменилось вопросом: почему бы и нет? И слова полились из меня потоком. Рассказывать про Дж. я не стала – да и что было о нем говорить, кроме того, что я сглупила? – но начала с того, как мама застала меня над унитазом, и продолжала обо всем, что было дальше, вплоть до того момента, как Брайс согласился побыть моим репетитором. Я думала, будет труднее, но он почти не прерывал меня и не мешал самой строить рассказ.
К тому времени, как я закончила, парому осталось плыть всего полчаса, и я уже мысленно порадовалась, что так тепло закуталась. Мы поспешили греться в фургон, где Брайс достал термос и налил нам по кружке горячего шоколада. Его родители негромко беседовали, сидя впереди, мы ненадолго отвлекли их сообщением о том, что вернулись, и они снова заговорили о своем.
Мы потягивали мелкими глоточками горячий шоколад, и мое замерзшее лицо постепенно приобретало привычный оттенок. Говорили мы без умолку – на обычные подростковые темы: о любимых фильмах и телепередачах, о музыке, о том, какая пицца нам больше нравится (на тонком тесте с двойным сыром – мне, с сосисками и пеперони – ему), и обо всем, что только приходило в голову. Роберт и Ричард забрались в машину, только когда отец Брайса завел двигатель и паром уже причалил к пристани.
Ехали мы темными и безлюдными дорогами, мимо фермерских домов и трейлеров, увешанных лампочками к Рождеству. Один городок сменялся другим. Я чувствовала, как нога Брайса прижимается к моей, а когда он смеялся над очередной шуткой близнецов, думала, как легко он относится к своим близким. Его мама, вероятно, опасаясь, как бы я не почувствовала себя лишней в их кругу, время от времени задавала те же вопросы, что всегда задают любые родители, и хотя ее вполне устраивали мои общие ответы, я все время думала о том, что успел рассказать им обо мне Брайс.
Когда мы приехали в Нью-Берн, меня поразил своеобразный вид города. Старинные дома были обращены фасадами к реке, весь центр занимали маленькие магазины, фонарные столбы на каждом перекрестке были украшены венками из гирлянд. По тротуарам шли целые толпы, направляясь в парк Юнион-Пойнт, и мы, припарковавшись, двинулись вслед за остальными.
К тому времени стало еще холоднее, мое дыхание вылетало изо рта облачком белого клубящегося пара. В парке предлагали опять-таки горячий шоколад и печенье с арахисовой пастой. Только откусив его, я поняла, как сильно проголодалась. Словно прочитав мои мысли, мама Брайса сразу же за первой печенькой протянула мне вторую, а когда близнецы запросили добавки, велела им ждать ужина. И подмигнула мне так заговорщически, что я сразу поняла: нет, в этом кругу я не лишняя, а своя.
Флотилия показалась вдалеке, пока я доедала печенье. Из шатра на берегу шла передача в прямом эфире, местная радиостанция объявляла имя владельца и тип каждого судна, медленно проплывающего мимо нас. Почему-то я ждала, что увижу яхты, но если не считать горстки парусных судов, флотилию составляли рыбацкие лодки, по размеру сравнимые с теми, что я видела у пристани в Окракоуке. Одни были увешаны фестонами разноцветных лампочек, другие щеголяли огромными фигурами таких персонажей, как Винни Пух или Гринч, третьи просто выставили на палубе украшенные елки. Все происходящее напоминало атмосферу вымышленного Мейберри[13], и хотя я опасалась, что оно вызовет во мне приступ тоски по дому, ничего такого не случилось. Вместо этого я то и дело замечала, как близко ко мне стоит Брайс, наблюдая, как его отец смотрит на флотилию и смеется вместе с близнецами. Его мама с довольным выражением лица просто потягивала горячий шоколад. Немного погодя, когда отец Брайса наклонился и нежно поцеловал в лоб жену, я вдруг задумалась, пытаясь вспомнить, когда в последний раз видела, чтобы мой отец так же целовал мою маму.
Потом мы ужинали в «Челси» – ресторане неподалеку от парка. Не мы одни поспешили туда сразу же после парада судов, в зале было многолюдно. Но обслуживали там быстро, и еда оказалась вкусной. За столом я в основном слушала, как Ричард и Роберт обсуждают с родителями мудреные научные вопросы. Брайс сидел молча, как и я.
Поужинав, мы вернулись в фургон, некоторое время ехали, как мне показалось, куда-то в глушь, и наконец остановились на обочине шоссе, мигая аварийками. Выбравшись из машины, я уставилась на зрелище, которое мне открылось, и застыла в изумлении.
В Сиэтле дома, украшенные гирляндами к Рождеству, – обычное явление, торговые центры украшают профессиональные дизайнеры, здесь же я увидела праздничное убранство совсем иного масштаба – оно простиралось не меньше чем на три акра. Слева от меня домик на краю участка был обведен
