Меня проводили в соседний кабинет на УЗИ, медсестра спросила, хочу ли я узнать пол ребенка. Я покачала головой. Но позднее, надевая куртку, я услышала, как она шепотом говорит моей тете: «Получить четкое изображение было трудно, но я почти не сомневаюсь, что это девочка», – то есть подтвердила подозрения моей мамы.

В последующие дни и недели моя жизнь вошла в более-менее привычную колею. Декабрь принес новое похолодание; я выполняла домашние задания, читала учебники, писала рефераты, готовилась к проверочным работам. К тому времени, как я справилась с последними контрольными перед началом зимних каникул, мне казалось, что моя голова вот-вот лопнет.

Но, с другой стороны, мои отметки заметно улучшились, и я, разговаривая с родителями, не удержалась и похвасталась этим. До уровня Морган я все равно не дотягивала – и никогда бы не дотянула, – но таких отметок до отъезда из Сиэтла не получала. И я почти слышала, как родители мысленно задаются вопросом, почему учеба вдруг стала настолько важна для меня, но меня они об этом так и не спросили.

Еще удивительнее было то, что я медленно, но верно свыкалась с жизнью в Окракоуке. Да, городок был маленький и скучный, да, я тосковала по родным и часто гадала, как там мои подруги, но все было терпимо, если придерживаться заведенного порядка. Иногда после окончания занятий мы с Брайсом бродили по окрестностям; дважды он брал с собой фотоаппарат и экспонометр. И снимал всякую всячину – дома, деревья, лодки – в интересных ракурсах, объясняя, чего пытается добиться каждым кадром и не скрывая воодушевления.

Трижды мы после прогулок отправлялись домой к Брайсу. В кухне у них стол был низким для удобства мамы, их елка выглядела почти так же, как та, что нарядили мы вдвоем, в доме всегда пахло печеньем. Мама Брайса пекла его понемногу почти каждый день, и как только мы входили, ставила на стол два стакана молока, печенье и подсаживалась к нам. Болтая во время этих перекусов, мы постепенно все лучше узнавали друг друга. Мама Брайса рассказывала, как росла здесь, в Окракоуке – в те времена он был еще более тихим, чем сейчас, во что мне верилось с трудом, – и когда я спросила, как она сумела поступить в МТИ так рано, она просто пожала плечами, ответив, что у нее всегда имелись способности к естественным наукам и математике, будто это все объясняло.

Я понимала, что это долгая история, иначе и быть не может, но расспросы явно докучали маме Брайса, и мы обычно переводили разговор на другое: какими были Брайс и близнецы в раннем детстве, каково это – переезжать каждые несколько лет, вести жизнь жены военного, заниматься домашним обучением детей и даже оправляться после аварии. В свою очередь, она задавала мне множество вопросов, но, в отличие от моих родителей, никогда не интересовалась, чем я намерена заниматься в жизни. Кажется, она догадалась, что я совершенно не представляю, как ответить на этот вопрос. Не спрашивала она и о том, почему я приехала в Окракоук, но я подозревала, что это ей уже известно. И не потому, что Брайс проболтался, скорее, благодаря собственному опыту подростковой беременности; так или иначе, она всегда уговаривала меня присесть, пока мы болтали, и никогда не спрашивала, почему я не вылезаю из единственных джинсов на резинке и мешковатых толстовок.

Говорили мы и о фотографии. Мне показали фотолабораторию, которая немного напомнила мне кабинет естествознания в моей прежней школе. В лаборатории стоял прибор, который назывался фотоувеличителем, были приготовлены пластиковые кюветы для проявителя и закрепителя и натянута бельевая веревка, на которой сушились снимки. Была там и раковина, и длинные столы, половина из которых низкие, как раз чтобы было удобно маме Брайса, сидящей в кресле, и суперская красная лампа, создающая какую-то марсианскую атмосферу. Повсюду в доме на стенах висели фотографии, и миссис Трикетт иногда рассказывала истории, связанные с ними. Моим любимым был снимок, снятый Брайсом, неправдоподобно огромная полная луна, озаряющая окракоукский маяк; хоть и черно-белый, он выглядел почти как картина.

– Как ты его снял?

– Установил треногу на берегу, воспользовался специальным спусковым тросиком, потому что выдержка понадобилась очень длинная, – объяснил он. – И конечно, мама руководила мной на каждом шагу, пока я проявлял и печатал снимок.

Узнав, что мне любопытно, Роберт показал мне свой сверхлегкий самолет, который собирал вместе с отцом. Глядя на него, я понимала, что не решилась бы полететь на таком, если бы он вообще взлетел, даже за миллион долларов. А Ричард продемонстрировал мне видеоигру, которую писал: в ней действие происходило в мире, полном драконов и рыцарей во всевозможных доспехах и с оружием, какое только способна породить фантазия. Графика еще хромала, даже Ричард это признавал, но сама игра показалась мне интересной, а это значило немало, ведь я никогда не понимала, в чем прелесть многочасовых бдений перед компьютером.

Но, с другой стороны, что я вообще понимала? Особенно по сравнению с таким ребенком и такой семьей?

– Ты уже придумала, что подаришь Брайсу? – спросила тетя Линда. Был вечер пятницы, до Рождества оставалось три дня. Я мыла тарелки над раковиной, а тетя вытирала их, хотя я могла справиться и сама.

– Еще нет. Я думала подыскать ему что-нибудь для фотоаппарата, но даже не представляю, с чего начать поиски. Как думаешь, мы сможем забежать в магазин после церкви в воскресенье? Да, это будет сочельник, но другого случая мне не представится. Может, что-нибудь придет в голову.

– Конечно, сможем, – кивнула она. – Времени нам хватит с избытком. День будет длинным.

– Воскресенье всегда долго тянется.

Она улыбнулась.

– Значит, сверхдлинным, ведь в понедельник Рождество. Утром, как всегда, у нас будет воскресная служба, а потом – рождественская всенощная. И еще кое-что в промежутке. Так что мы переночуем в Морхед-Сити, а утром вернемся на пароме.

– А-а.

Если она и услышала разочарование в моем голосе, то не подала виду. Я вымыла и ополоснула тарелку и передала ей, зная, что попытки отговаривать тетю от этой поездки бессмысленны.

– А ты что подаришь Гвен?

– Пару свитеров и старинную музыкальную шкатулку. Она такие коллекционирует.

– Мне тоже надо купить что-нибудь для Гвен?

– Нет. Я припишу твое имя на шкатулке и подарю ее от нас обеих.

– Спасибо. Как думаешь, что мне подарить Брайсу?

– Ты знаешь его лучше, чем я. Ты не спрашивала у его мамы, чего бы ему хотелось?

– Забыла, – призналась я. – Пожалуй, я могла бы зайти к ней завтра и спросить. Надеюсь, получится не очень дорого. Понадобится какой-нибудь подарок и для всей его семьи, и я думала подарить им симпатичную рамку для фотографий.

Тетя поставила тарелку в шкаф.

– Только