– Разве он помешал бы?

– Нет. – Она махнула рукой, украшенной кольцами. – Но…

– Он не ладит с Антоном, – вмешалась Тина.

– Интересно почему, – пробормотала я, не в силах сдержаться, но Тина рассмеялась.

– Мы, Озмонды, можем быть непростой компанией. Антон и Сэл годами молча ненавидели друг друга, поскольку Ант однажды совершил ошибку, назвав Сэла прислугой.

Кошмарное замечание, от которого я бы пришла в ярость.

– О, ничего себе. Сэл навалял ему за это? – И это была лишь наполовину шутка.

– Нет, – просияла Тина. – Это сделал Люк.

Могучий Люсьен. Конечно, он это сделал. Я с легкостью представила себе этот момент и улыбнулась. Черт возьми, я скучала по нему. А ведь прошло всего несколько часов. Я сделала глоток вина, злясь на себя.

– Мы собираемся поужинать там. – Тина кивнула в сторону открытых французских дверей, за которыми виднелась небольшая терраса, окруженная лавандой и шелестящими оливковыми деревьями. – Хочешь помочь с обустройством?

– Конечно.

Пока мы накрывали на стол, Амалия достала чугунную сковороду и поставила ее в центр. В ней оказались запеченные помидоры, покрытые панировочными сухарями с травами – они чуть скворчали и пахли божественно.

– Ну вот.

Тина принесла немного французского хлеба, и вскоре мы уже набрасывались на еду.

– Это восхитительно, Амалия, – похвалила я. – Спасибо.

Она повела плечами.

– Сейчас я уже не так часто готовлю. Но раньше я готовила подобные блюда для своих детей и внуков.

– Напоминает мне о детстве, – протянула Тина со счастливым вздохом.

Амалия съела небольшой кусочек.

– Это твое любимое блюдо?

– Да. Мальчикам очень нравился петух в вине. Но я всегда любила именно это блюдо.

– Я ела петуха в вине вчера вечером, – вставила я, улыбаясь Амалии. – Это было чудесно.

Она снова неопределенно пожала плечами.

– Мы любим хорошо поесть. Полезно для сердца.

Я тут же подумала о Люсьене, который остался где-то там, и мне стало интересно, не убит ли он горем. И, хотя мне нравилось думать, что по моему лицу нелегко прочесть мои мысли, Амалия нахмурилась, будто поняла, что я подумала о нем.

– Я приношу извинения за моего внука, – сказала она.

Я быстро покачала головой.

– Вам не за что извиняться. Я бы тоже ушла пораньше.

Люсьен не ушел. Нет, он закончил трапезу в упрямом молчании, а затем просто встал и пожелал женщинам за столом хорошего дня. Безупречно вежливый. Совершенный мужчина для созерцания.

Алые губы Амалии скривились в мягкой усмешке.

– Нет, я имела в виду Антона. Он вел себя…

– Как козел, – закончила Тина, заслужив укоризненный взгляд от Амалии. – Что? Лучшего слова не подобрать, Мами́.

– Ладно. Значит, козел. – С ее легким акцентом слово приобрело приятную глубину, и это заставило меня невольно ухмыльнуться. Амалия хохотнула. – Бо́льшую часть времени он желает всем добра.

– Антон точно знал, что делал. – Тина нахмурилась и положила себе на тарелку еще один помидор. – И специально упомянул эту стерву. Он хотел разозлить Люка.

Во мне клокотало любопытство, но я упорно боролась с ним. Если бы Люсьен хотел, чтобы я услышала о его бывшей, он бы мне сказал.

– Так в какую карточную игру мы будем играть? – бодро спросила я.

Тина и Амалия, к счастью, поняли намек и увели разговор подальше от Люсьена. Мы убрали со стола и уселись играть в карты и пить вино.

Амалия передала Тине колоду карт.

– Ты останешься здесь на лето, ma fille[57]?

По-видимому, Тина весной окончила Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе и все еще пыталась определиться с тем, чем она хочет заниматься. Я сопереживала ей. Тина пожала плечами, как делали все Озмонды. Ее блестящие темные волосы скользнули на плечо.

– Я не думала наперед, но если ты не против, то я останусь.

Сдержанный взгляд Амалии смягчился нежным изгибом тонких губ.

– Тебе не нужно спрашивать. – Она легонько коснулась щеки внучки.

Тина поймала мой взгляд, и ее носик мило сморщился.

– Ты такая собранная, и, наверное, кажется смешным, что я не знаю, как распорядиться своей жизнью. Мне хочется, чтобы она была захватывающей, наполненной приключениями. Но я не чувствую себя храброй. Будущее кажется мне большой неизвестной пустотой… Пугающей пустотой.

Мне было двадцать семь лет, и я внезапно почувствовала себя древней после ее предположения, будто моя жизнь безопасная и хорошо упорядоченная.

– Я актриса, а значит, показываю миру то, что я хочу, чтобы они увидели. Но моя жизнь не идеальна.

Тогда-то я и приняла решение доверить Тине правду и рассказала ей о топоре.

От ужаса она раскрыла рот. Я натянуто улыбнулась.

– Пожалуйста, никому не говори. У меня будут большие неприятности, если это выйдет наружу раньше времени.

Она села прямее.

– Ни за что. Для меня большая честь, что ты доверила мне это. И я считаю, что продюсеры идиоты, раз отказались от тебя. Аня и Арасмус – моя любимая часть шоу! – Она сжала мою руку. – Что ты теперь будешь делать?

– Не знаю. Найду себе новую роль. – Я взглянула на Тину и Амалию и съежилась. – Это часть работы, но я все же не могу избавиться от чувства растерянности – или, может быть, я просто на перепутье.

– Такова жизнь, моя дорогая. – Амалия налила еще вина в мой пустой бокал. – Жизнь не стоит на месте. Она меняется и переворачивается с ног на голову, и мы должны меняться вместе с ней. Что не так уж плохо. Насколько скучно было бы никогда не видеть никаких перемен?

– Я думала, мне нравятся перемены, но теперь… не то чтобы очень. Не тогда, когда я столкнулась с неудачей.

Амалия откинулась на спинку стула и посмотрела на меня теплым взглядом.

– Неудача – это просто замаскированная возможность. Я не знаю ни одной истории успеха, в которой не было бы своей доли неудач, встречавшихся на пути. Мы стараемся, мы растем, иногда терпим неудачи. Ты либо сдаешься и перестаешь жить, либо берешь себя в руки и используешь полученный опыт, чтобы проложить новый курс.

Ее слова отозвались во мне, пробудив что-то очень похожее на надежду.

Взгляд Амалии стал задумчивым.

– Жить – значит приспосабливаться. Мы постоянно изобретаем себя заново. Не бойся неудачи или перемен, дорогая. Они означают, что ты жива.

Мои мысли невольно переместились к Люсьену, и сердце сжалось. Ведь я знала, что Амалия в этот момент думает о нем и волнуется. Я не хотела беспокоиться о Люсьене, но тоже беспокоилась. Он прятался от жизни даже больше, чем я. По тому, как он позволил мне увидеть себя настоящего, я поняла, что если кому-то и нужно жить полной жизнью, так это ему. Еще более тревожным казалось то,