У меня перехватило дыхание. Все мое внимание обратилось на эту пчелу. Я подняла тарт руками и сделала большой, почти сердитый укус. И поняла сразу несколько вещей. Это не тарт, а пирог. И внутри не карамель, а мед.

Нежные цветочные ноты вкуснейшего сладкого меда пропитали шелковистый заварной крем. Сладкий, но легкий, не приторный, но насыщенный. Медовый пирог, приготовленный с любовью. Крошечная сахарная пчелка, все еще сидевшая на краю слоеной корочки, насмехалась надо мной.

Маленькая пчелка, грызущая сладкий медовый пирог.

Волна чистого жара озарила мое лоно, скользнула вниз по бедрам, пощипала соски. Я отправила в рот еще один кусочек, наслаждаясь вкусом, желая… его.

Я поняла, что это его работа, она создана его руками, его мастерством, его умом. Мой сварливый мужчина оказался способен творить сладость самыми неожиданными способами.

В глубине души я знала это с самого начала. Это виделось в том, как он едва ли не приказал мне попробовать его «Париж-Брест». В том, как он смотрел на меня, поедающую его, с этим странным сосредоточенным выражением лица. С гордостью. Вот что это было. Он гордился своей работой.

Я ела свой медовый пирог без остановки, поглощая его до тех пор, пока он не превратился в липкую пасту на моих пальцах и маслянистые крошки на губах. Застонав, я начисто облизала кожу, как это сделала бы кошка. Я могу поклясться, что почувствовала покалывание когтей, жаждущих вырваться наружу.

Ведь он знал, а я нет. Шутил ли он со мной таким способом? Как он сказал? Шеф-повар темпераментен. О, как он, должно быть, смеялся над этим.

Зарычав, я вымыла руки и направилась к двери. Часть меня возбудилась больше, чем когда-либо в жизни, другая же была готова наброситься на самого раздражающего мужчину, которого я когда-либо встречала.

* * *

Ему потребовалось больше часа, чтобы вернуться с пакетами продуктов. Я сидела в дальнем углу большой кухни, удобно уместившись на стойке, и ела еще один медовый пирог – на этот раз, к сожалению, без милой пчелки. Очевидно, тот он сделал исключительно для меня.

Люсьен меня не заметил. Этого я и добивалась: знала, что проныра притворится, будто относит продукты «шеф-повару», если увидит меня сейчас.

Боже, как же хорошо он выглядел. Как бы я ни злилась, мои глаза жадно впитывали его облик. Ветер взъерошил его темные волосы, и он угрюмо надул пухлые губы. Кожа смугло-оливкового оттенка казалась гладкой и темной на фоне белой футболки, которую он надел. Пока он ставил тяжелые сумки, короткие рукава рубашки натянулись на его напрягшихся бицепсах.

Никто никогда не усомнился бы в том, что этот мужчина спортсмен. Он двигался с уверенностью человека, который использует свое тело как машину, – эффективно, грациозно, сильно.

Люсьен повернулся, чтобы порыться в холодильнике, и тугие округлости его эффектной задницы напряглись под поношенными джинсами. Он молча поставил бутылку сливок на стол, затем потянулся к подвесной подставке для кастрюль за соусом, обнажив при этом полоску подтянутого пресса.

Боже милостивый, я могла бы испытать настоящий оргазм, наблюдая, как этот мужчина работает на своей кухне. Я даже не знала, что это моя причуда. Может, именно Люсьен создал ее. Когда он начал отделять белок от желтка ловким движением руки, я поняла, что это он. Он моя причуда. Будь он проклят.

– У тебя так хорошо получается, – прорвался сквозь тишину мой голос, и Люсьен едва не выпрыгнул из собственной кожи, его ледяные глаза расширились в панике. – Наверняка тебе потребовались годы, чтобы научиться этому ремеслу.

Секунду мы оба молчали. Не произносили ни слова. Мы общались взглядами.

Ох, я так запала на тебя, дружочек.

По всей видимости, да.

Ты должен был сказать мне.

По всей видимости, да.

Ничего больше не хочешь сказать?

По всей видимости, нет.

Ты просто потрясающий.

А этот ответ ускользнул.

Он резко втянул воздух, ноздри раздулись. Полные паники глаза пылали огнем и сосредоточением.

– Дело в медовом пироге, не так ли? – Его голос прозвучал хрипло в тишине кухни.

Я отодвинула в сторону остатки пирога, который ела, и облизала кончики пальцев, наслаждаясь тем, как он сразу же обратил на это внимание. Ворчанье, вырвавшееся из глубины его груди, вызвало во мне вспышку вожделения. Я проигнорировала ее.

– Слишком очевидный выбор. – Я спрыгнула со стойки. – Но очень вкусный.

Не спуская с него глаз, я направилась к кухоному островку. Выражение лица Люсьена стало настороженным, широкие плечи напряглись, словно он готовился к драке. Я ухмыльнулась, желая вывести его из себя. Господь свидетель, он делал то же самое со мной в течение нескольких дней.

– Хоккеист, – начала я считать на пальцах, – плотник, темпераментный шеф-повар, пекарь, кондитер… – Я остановилась перед ним, снова пораженная его физической силой. Стоя рядом с Люсьеном Озмондом, я желала его. – Может, мне следует называть тебя человеком эпохи Возрождения. Скажи мне, Брик, ты еще и рисуешь?

Он положил большую руку с длинными пальцами на мраморную столешницу. Его мышцы дрогнули, когда он наклонился, чтобы коснуться ее.

– Да, но только на pâtisseries[58].

О черт, он сказал это по-французски, с акцентом, в котором звучало слишком много секса. У меня перехватило дыхание. И он заметил. Его глаза сузились, медленно опускаясь к моему рту, а затем снова поднялись, чтобы встретиться с моими.

– Ты злишься? – В его голосе слышался вызов.

– Зависит от обстоятельств, – ответила я, слишком запыхавшись. Черт возьми. – Для тебя это шутка?

– Пчелка, я никогда не шучу насчет pâtisseries.

Боже. Скажи это еще раз. И еще. Выдохни эти слова на мою кожу.

Я с трудом сглотнула.

– Не увиливай от ответа, Люсьен. Не сейчас.

Он вздохнул, и его плечи поникли.

– Нет, это не шутка. Я ничего не сказал, поскольку… – Он махнул рукой, словно ища причину, затем поднял ее в знак покорности. – Это казалось чересчур личным. Как будто я выставлял напоказ слишком многое.

– Это заметно. – Он как художник. Я чувствовала его заботу и вдумчивость в каждом кусочке, который он готовил. Более того, это проявлялось в том, как выглядели его десерты, в том, как он их подавал. – Ты невероятно одарен, Люсьен.

Слабая похвала. Но я все равно хотела дать ее ему.

Как и ожидалось, он отвернулся и выбросил яичную скорлупу в подготовительную раковину.

– Я делаю это, чтобы расслабиться и чем-то себя занять.

В тот момент мне не хотелось думать о Греге, но, только начав встречаться с ним, я по-настоящему почувствовала