– Мы там были не ради погоды, Бром.

Это заставило его замолчать, и я тут же ощутил себя козлом. Какое-то время Бромми молчал, только пил пиво и пялился в ночь. Когда он наконец заговорил, его обычный приглушенный тон звучал еще тише:

– Ант просто придурок.

– Он ничего не может с собой поделать, когда находится рядом со мной. – Я сделал глоток. – Мы всегда вытаскивали друг из друга самое худшее. То, что мы оба играли в хоккей, только усугубило ситуацию.

Но он выиграл это конкретное соревнование, не так ли? Возможно, я был лучшим игроком, но он все равно победил.

– То дерьмо, которое он сказал о Кэсс…

– Честно говоря, мне насрать, – перебил я и посмотрел на сомневающегося Бромми. – Я серьезно. Знаешь, какую самую сильную эмоцию я испытываю, когда думаю о Кассандре? Облегчение.

– Блин, чувак… – Он покачал головой с мрачным весельем.

– Это ужасно, правда? Я собирался жениться на этой женщине, но был слишком самодоволен, чтобы заметить, что не люблю ее. Черт, да она мне едва ли нравилась.

Иногда я по-прежнему не мог поверить, что настолько близко находился к тому, чтобы совершить одну из самых больших ошибок в своей жизни. Хуже того, я позволил бы Кассандре – она никогда не хотела, чтобы я называл ее Кэсс, – поверить, будто я люблю ее. Поступать так с кем-либо – абсолютно дерьмово.

– Милая улыбка и красивые сиськи ослепляют многих мужчин.

– Хотелось бы думать, что я выше этого.

– Как и все мы, дружище. – Он поднял бутылку в ироничном приветствии. Допил свое пиво. – Не расстраивайся слишком сильно из-за того, что не увидел этого. Она профессионалка. Типичная хоккейная зайка[55].

– Смотри, чтобы Тина тебя не услышала. Мы не должны использовать этот термин, помнишь?

Как сказала бы Тина, это по-сексистски и грубо. Она права. С другой стороны, Бромми тоже не ошибался. Существовали женщины, которые ставили перед собой задачу любым способом заполучить хоккеиста. Учитывая, что большинству из нас нравится внимание, которое девушки нам оказывают, это не совсем неравноценный обмен. Просто не тот, которому я хотел бы посвятить свою жизнь.

Фырканье Бромми прозвучало красноречиво, но затем он посерьезнел.

– Я скучал по тебе, чувак.

У меня в горле встал ком размером с кулак. Я тоже скучал по нему. Так сильно, что иногда я поворачивался, чтобы пошутить с ним, но его не оказывалось рядом. Никого из моих товарищей. Все, что у меня осталось, – это призраки.

Я хотел извиниться за то, что не позвонил ему, а после игнорировал его звонки и сообщения. Но как сказать, что все связанное с хоккеем, включая его самого, стало для меня непосильной ношей? Если я подходил слишком близко к игре, то чувствовал себя как наркоман в состоянии ломки: мои пальцы дрожали, сердце бешено колотилось от настойчивой потребности вернуться на лед.

Я не мог сказать ему, что в хоккее либо все, либо ничего. В темноте, сидя рядом со своим лучшим другом, я мог смотреть только на свои сжатые в кулаки руки, лежащие на бедрах.

Он заговорил медленно, осторожно.

– Я не собираюсь притворяться, будто знаю, каково это, Оз. Я просто… черт возьми. Не знаю, что сказать, кроме того, что я здесь, если тебе это нужно.

Комок рос, прижимаясь к нёбу у меня во рту. Я судорожно сглотнул.

– Мне следовало позвонить.

– Ты не обязан делать то, чего не хочешь.

– Я просто жалел себя.

– Ни черта подобного, – с жаром возразил Бромми. Он выглядел так, словно был в двух секундах от того, чтобы надрать мне задницу.

Я улыбнулся в ответ, но длилось это недолго.

– Да, Бром, это правда. Нет, позволь мне сказать. – Если бы я этого не сделал сейчас, то, возможно, не сделал бы никогда. – Дело в том, что каждому спортсмену приходится столкнуться с днем, когда его тело больше не может выполнять объем работы, который требует его вид спорта. Я знал это, когда начал играть, хотя никогда не хотел сильно задумываться.

Бромми хмыкнул в знак полного согласия. Мы все знали правду. Просто не хотели зацикливаться на этом.

– Ничто не длится вечно. Я это знаю. Но эта штука с моей головой… – Не в силах сдержаться, я провел дрожащей рукой по волосам, почувствовал морской туман в их спутанной массе. – Становится лучше. Я прихожу в норму.

– Это хорошо, – тихо ответил Бромми.

– Да, хорошо. Но ты не совсем понимаешь. Если не считать головы, мое тело в идеальном состоянии. Я в самом расцвете сил, Бром. Я, мать твою, владел этой игрой. И этот единственный случай просто отнял у меня все. Я просыпаюсь с мыслью, будто все еще на льду.

Я наклонился вперед – внутри у меня все скрутилось – и сжал руки вместе.

– Я почти жалею, что не расшиб колено или что-нибудь осязаемое. По крайней мере, так мне бы не… – Я выдохнул. – Не знаю, что я несу. Не могу смириться с тем, что единственное, что меня сдерживает, – это моя голова.

Когда я закончил, Бромми ничего не сказал. Возможно, он понял, что мне нужна минута. Из дома, подгоняемый ночным ветерком, донесся звук женского смеха. У меня внутри все сжалось, когда я понял, что это Эмма. Я хотел быть с ней, впитывать ее смех, поддразнивать ее, чтобы она тоже заставила меня смеяться. Я повернул голову в сторону, будто мог отгородиться от всего этого.

– Это дерьмово, Оз, – произнес Бромми. – Чертов отстой. Но, возможно, ты смотришь на ситуацию неправильно.

Я бросил на него свирепый взгляд, и он поднял массивную руку.

– Выслушай меня. Ты говоришь, что было бы лучше, если бы ты повредил колено. – Он медленно кивнул. – Конечно, невозможно хорошо играть со сломанным коленом. Но что сделало тебя великим, что сделало тебя легендой, так это твое хоккейное чутье.

Он наклонился вперед, пригвоздив меня к месту жестким взглядом.

– Твой мозг, Оз, – это то, что делает тебя тобой.

Я опустил голову, не в силах держать ее прямо, и закрыл глаза.

– Знаю.

– Знаю, что знаешь, чувак. Но я все равно собираюсь это сказать. Мужчина может прихрамывать на разбитое колено, но он по-прежнему остается самим собой. А когда повреждаешь мозг, все отключается.

У меня перехватило горло. Я хотел заговорить, но не смог.

– Откровенно говоря, – продолжил он, – я чертовски восхищаюсь тобой. Ведь мы оба знаем, что некоторые тупицы, которым давно не место в игре, все еще занимаются этим. Ты выбрался оттуда с целой головой. Буквально.

Тон его голоса лишил меня остатков самообладания. Ему было не все равно.