Он только что сочинил стихи. Это были первые стихи со времен медресе Ширгази.

Махтумкули взял лист бумаги со своих колеи и прочитал написанное:

Скиталец темный — я всю жизнь

Бродил по нищей земле,

И у меня в ушах звенит

Разлуки немой напев.

Рука потянулась за пером, легли на бумагу новые строки:

В полночном небе — золотых

Чертогов я не возвел,

Зато гоклены — мой народ —

Снимают мой щедрый сев.

И посох свой Махтумкули

Сложил в приютном краю,

Народу песней поклонясь

Под сенью родных дерев.

— Это все правда, — сказал себе Махтумкули, поглядывая сверху на кибитки родного аула.

Там что-то произошло. Люди высыпали на улицу. Раздались вопли.

— Кого-то настигла смерть.

Махтумкули спрятал чернила, перо, свернул листок со стихами и поспешил к людям.

Спустившись с горы, он оглянулся. На сверкающем, на чистом снегу — цепочка его следов.

9

К Махтумкули подошли мужчины аула. Повели к человеку, лежавшему на снегу. Подняли чекмень, которым была покрыта голова умершего.

— Бузлыполат-ага! Убит! Кем?

Это был старый кетхуда геркезов. Дня три назад он поехал в соседний аул за солью.

— Его нашли в полупарсахе от нашего селения, — сказал за всех Шарлы́, сын Хансерве́р. — Он ехал сначала верхней тропой, но, наверное, был ветер, и Бузлыполат-ага спустился в распадок. Там его и встретило несколько всадников. Следы запорошило снегом, но врагов было не менее пяти. Они заставили бедного старика сойти с лошади, раздели, связали и убили камнем.

— Махтумкули, дай нам твой мудрый совет: научи нас, что мы должны делать? — спросили у шахира люди.

Махтумкули вошел в свою кибитку и вышел с саблей.

— С разбойниками надо разговаривать языком не увещеваний, а языком оружия. Вы знаете, в какую сторону ведут следы убийц?

— Знаем. Это — дело кызылбашей.

— На коней!

С Махтумкули ушло в набег двадцать всадников.

10

Они подобрались к аулу ночью. Где-то за аулом, за горной грядой, лаяли собаки, чуяли волка.

"Как на Сумбаре", — подумал Махтумкули.

Шарлы тронул его за плечо, показал глазами на аул и на саблю.

В единое мгновение пронеслись в голове картины: топот коней, посвист падающих на головы сабель, истошные предсмертные хрипы, ужас в глазах женщин, детский сверлящий уши крик…

Махтумкули покачал головой, показал рукою на восток.

— Пусть взойдет солнце.

11

Пятеро джигитов, придерживая норовистых коней, въехало в аул. Впереди Махтумкули. Это был аул, принадлежавший старому знакомому — Ханалы-хану.

Всадники проехали к мечети на крошечную базарную площадь.

Первое оцепенение, охватившее аул, прошло: туркмен было пятеро. С оружием в руках, пешие и конные, площадь окружили кызылбаши.

— Махтумкули, зачем ты это затеял? — прошептал Шарлы. — Они нас отсюда живыми не выпустят.

— По моему знаку всем скакать через дувал, что против нас, — ответил, едва разжимая рот, Махтумкули и по-персидски обратился к кызылбашам: — Соседи! Не доброе дело привело нас к вам. Ваши люди напали на одинокого старика, на кетхуду геркезов, на почтенного Бузлыполата-агу. Они его ограбили, связали и подло убили камнем. Мы пришли, чтобы взять с вас деньги, которые обеспечат жизнь вдовы, мы пришли за убийцей.

— Послушайте только! У туркменов появились мудрецы! — воскликнул, заливаясь смехом, предводитель кызылбашей. — Эй ты! Оглянись, сколько людей за твоей спиной. А теперь посмотри, сколько за моей! А ну, долой с коней, да свяжите друг друга веревками. Мы продадим вас в Мешхеде или Гургене по сходной цене.

— Вы слыша́ли, люди? Мы не хотели крови и ссоры. А то, что нас мало, не беда. Или вы не знаете сказанного в Коране: "Пророк! Поощряй верующих в битве, если будет у вас два́дцать человек стойких, они победят двести".

— Хватайте их! — закричал предводитель кызылбашей.

Махтумкули выхватил из-за пояса пистолет, выстрелил и пустил лошадь на дувал. Все пятеро перемахнули преграду, и тотчас с трех сторон в ауле раздались выстрелы. Это по сигна́лу Махтумкули напали на кызылбашей разделенные на три пятерки туркмены.

Перемахнув через вторую стену дувала, Махтумкули и те, кто был с ним, оказались на улице. Они свернули в переулок и с тыла врезались в замешкавшихся на базарной площади кызылбашей. Началась жестокая рубка.

Скоро все было кончено. Оставшиеся в живых кызылбаши сдались.

— Погляди, что ты наделал, старший над этими людьми! — сказал Махтумкули стоявшему перед ним на коленях, всего десять минут назад такому воинственному предводителю. — Пусть кровь твоих джигитов падет на твою голову. А разговор у меня прежний: выкуп и убийцу.

— Вот он убийца, — показал предводитель на одного сраженного.

Получив откупные деньги за смерть Бузлыполата и за раны, полученные туркменами в бою — раненых было трое, Махтумкули увел свой отряд в горы.

— Почему ты не дал нам ограбить их? — спросил Шарлы.

— Я не хочу, чтобы геркезы уподобились племенам, за которыми ходит слава разбойников.

— Кызылбаши нас не жалуют.

— Мы их тоже не жаловали. В бою.

12

Кызылбаши не появлялись всю весну и все лето: зимний урок, видимо, остудил горячие головы.

Махтумкули жил размеренной жизнью людей своего племени. Акгыз по-прежнему вела хозяйство спустя рукава, но Махтумкули даже не упрекал ее за это.

Сам он задумал и писал Главную книгу жизни. Пустые слова кызылбаша: "Послушайте только! У туркменов объявились мудрецы!" — задели его.

— Я напишу даста́н, который не будет уступать красотой стиха и полетом мысли самому Мирали[56], — говорил шахир друзьям.

Это была великая цель, но Махтумкули знал: не мечта о дальних странах приближает эти страны, приближает дорога. И он отправился в долгий путь за своей большой книгой. Только вместо парсахов здесь были строчки стихов.

Однажды приехал совсем уже одряхлевший Языр-хан и́з Кара-Калы. Заказал своим жёнам украшения, вспомнил Азади и вспомнил вдруг о подседельнике, который когда-то сделал Махтумкули.

— Ты был слишком молод тогда, но смекалистый. Придумал на бляшках сбруи писать буквы!

— Помню, Языр-хан. Слава аллаху, писем на конской сбруе не пришлось писать. В интригах дворцовых мы не участвуем, соглядатаев при падишахах не держим.

Мужчины, пришедшие поговорить с ханом и с Махтумкули, заулыбались, но шахир вдруг стал серьезен:

— Пусть никому из нас не придется посылать тайных писем, но каждый гоклен должен знать, что есть и такая возможность сообщить о себе.

— Кызылбаши не тревожат? — спросил хан.

— Мы у них теперь крепко в памяти