То, что делают в конце, я сделал в начале. С восемнадцати до двадцати пяти лет я вел кружок во Дворце пионеров. Туда ко мне зашел как-то Дима Быков, – я учился в пединституте, а он был «пионэр». Он принес мне толстенный роман про летний отдых на байдарках. Я прочитал, мы поговорили – и больше он ко мне не приходил. Он хороший добрый парень. Майя Кучерская ко мне тогда ходила…

– Скажи мне теперь о судьбах России. Ты много говоришь о том, что половина нашего населения (46 процентов) книг не читает, в библиотеки не ходит, зарплата у библиотекарей копеечная, издают чаще всего ерунду, люди смотрят по ТВ разное говно, голосуют хер знает за кого, множество наших мечтает свалить на Запад. Что же дальше? Скоро все кончится, через десять-двадцать лет? Произойдет крушение по всем параметрам русской, то есть русскоязычной культуры? Если здесь останется некий этнос без культуры, он будет нерусский. Я не говорю, просто, что все плохо, – но хочу, чтоб ты ответил на все!

– Уехать? Я в 1998 году закрыл швейцарский контракт и не стал подавать на постоянное место…

– Это ты потому, что язык не выучил.

– При наличии русского языка и швейцарского паспорта ты обеспечен работой там пожизненно. Но – ты там гость, а здесь ты свой, хорошо тут или плохо, неважно. В гостях хорошо, если ты ненадолго… В общем, жить хорошо здесь, а отдыхать – там.

Литература в двух словах

– Теперь ты мне должен рассказать о том, какова сегодня русская литература, что с ней происходит и какие в наличии процессы.

– Скажу так. Время направлений кончилось, началось время стилей. Тебе сподручней писать так – пиши так, удобней этак – значит, пиши этак. Тебе завтра захотелось поменять жанр – прекрасно, меняй. Раньше были писатели-деревенщики, были городские. Были почвенники-западники, были реалисты-модернисты, эссеисты, критики и кто угодно. Сегодня это все умерло.

– Очень интересно. И фикшн сегодня не хуже нон-фикшена.

– Не хуже. Короче, было множество форм, куда ты отливал содержание. А теперь – было бы что отлить, а форма любая.

– Как хочешь, так и лей.

– А дальше тебя должны признать. Или не признать.

– Да и всегда у любого есть утешение – потомки оценят! А эти мудаки современники, они не в состоянии…

– Вот Быков, который постоянно ищет себя в разных формах. Где-то находит, где-то теряет. Наше дело выбирать – и я выбираю у него «Пастернака». И его роман «Списанные», над которым ему неплохо было бы еще годик посидеть. Кучерская, – у нее есть хорошие книжки. Правда, она не живет на них, но они достаточно большими тиражами выходят. Несколько вещей Андрея Дмитриева входят в короткий список – «Закрытая книга» например. Несколько вещей Прилепина – раннего. «Патология» в меньшей степени, «Санькя» в наибольшей, «Грех» в наименьшей. Один роман Сорокина – «Очередь» называется. Прекрасный был роман… Что ж до «Дня опричника»… хорошо, конечно, что человек после пятидесяти вдруг понял, что есть какая-то связь между окружающей жизнью и его судьбой. Но можно б и пораньше это понять. Конечно, Тимур Кибиров, Сергей Гандлевский. «Советские песни» Рубинштейна хороши. Его эссе считаю выдающейся прозой. Тут какая проблема вообще? Как говорил Гёте Эккерману: «Что с современными людьми происходит? Ни у кого нет мужества дожить до старости». Вот и у нас сегодня ни у кого нет замаха стать великими! Книжки есть, а замаха нет.

– А наши старики-классики? Васильев – Битов – Искандер?

– Мы про историю литературы говорим – или про то, что происходит сию секунду? Мы говорим про книжки, а не про людей.

– Но и старики пишут.

– Люди есть могучие, – но мы же о книжках.

Великая книга о великой стране

– Все-таки давай вернемся к русскому концу света. Ты ушел от ответа, а зря. Ведь нету же сценариев сохранения России? А позитивный сценарий – это ее разделение на несколько Россий. Желательно без катастроф и войн.

– Без катаклизмов невозможно распасться – такого не бывает!

– Привет, а СССР?

– Это Россия не заметила катастрофы. Не захотела заметить! А у тебя же афганская граница приблизилась! Таджикистан сожжен! У меня, между прочим, мама покойная последние несколько лет жила с таджикскими сиделками. Мы просто их не считаем за людей, а я с ними постоянно разговаривал. Это мы обошлись малой кровью, потому что нам повезло. А у них нет ресурсов, и потому – минимальный уровень цивилизации. Другое дело, что страна была обречена к моменту распада… Австро-Венгрия готовилась к развалу, но и то кончилось мировой войной… У России есть еще шанс не развалиться и переработать в нацию то разнородное население, которое есть здесь. И главный политический институт тут – школа! Главный политический предмет – литература!

– Ну тебе видней. Ты все-таки закончил пед.

– Да, закончил. И главное, чем я сегодня занимаюсь – пишу школьные учебники. Для 10-го класса я давно уже сделал, десять изданий вышло. А теперь для других классов пишу. Учебники – единственный всеобщий институт, который остается. ТВ теряет влияние, потому что, слава тебе господи, мы вступаем в эпоху дробного информационного мира.

– А как ты пропихиваешь учебники? Небось каждый бы хотел издаться миллионными тиражами, да с госзаказом. Не зря в издательстве «Дрофа» застрелили начальника, делили рынок выгодных книг.

– Я как раз в «Дрофе» издаюсь. Там застрелили дважды коммерческих директоров, после чего издательство было продано один раз, потом другой. Это никак не было связано с изданием учебников, а связано было с переделом бизнеса. Я же не в бизнесе, я просто приношу тексты. Дальше – рецензии, скандалы, скучнейшая работа. Тебе присылают 55 замечаний, и выясняется, что их писали авторы других учебников. Ты отвечаешь на все это, объясняешь, что в восьмидесяти случаях из восьмидесяти одного достаточно заменить одно слово, – и разбирательство и выяснения затягиваются на долгие годы. Денег это на самом деле не приносит.

– Не приносит денег – если сравнивать с телевизором.

– Да, если сравнивать с телевизором.

– Смотри что получается: фактически ты сеешь разумное доброе вечное! И работаешь, грубо говоря, по специальности. Учителем литературы.

– Да. Я перекладываю деньги, заработанные в одном месте – в другое.

– Вот как Лев Толстой учил крестьянских детей, так и ты их учишь. Только у тебя аудитория больше.

– Не думаю, что у меня тиражи больше, чем у издательства «Посредник», которое издавало учебные пособия Толстого. Таки у него были тиражи больше моих…

– Но в целом дело Льва Толстого…

– В надежных руках. До встречи в Ясной Поляне! Что еще тебя роднит с классиком, так это то, что Лев Толстой очень любил детей.

– И я люблю! Только у него было больше детей, и все от одной жены. У