– Скажу честно: я пошел посмотреть. Я даже не знал, доберется ли до меня очередь. До многих очередь не дошла, потому что Андрей Георгиевич Битов проговорил 45 минут. Я не против, я просто рассказываю. А изначально я пошел, потому что интересно. И если дойдет очередь – тогда сказать, что думаю. Единственный упрек, который я принял по этому поводу, – тот, что высказал Сергей Гандлевский: «Негоже русскому литератору задавать вопросы президенту или, там, премьеру. Надо слова говорить! Ты, премьер, должен делать то, то и то».

– А ты сбился на вопросы, – ты же и журналист тоже.

– Нет. Нет! Просто времени у него не было, я поймал его за фалды, когда он уже убегал. На встречу с Тимошенко. Просто ему положили на стол бумажку – а я сидел рядом, по алфавиту, и прочел ее: «18.00 – Тимошенко». И мне стало понятно: либо я зря пришел, либо надо успеть встрять. Я встрял.

– И ничего страшного не случилось. Сидишь себе в кабаке…

– Выпиваю с тобой водку. Да, но если б я не пошел, я точно так же выпивал бы водку с тобой.

– И тоже был бы сыт, пьян и нос чтоб в табаке.

Служенье терпит суету

– Вот я почему с тобой заговорил про пиар? Потому что вот есть схема, довольно широко распространенная. Я бы даже сказал классическая – когда сидят писатели в тиши, в глуши и сочиняют. А ты все время в ящике вещаешь. Вместо того чтоб уединенно творить в Ясной Поляне какой-нибудь, в Болдино или в Овсянке.

– Надо построить сначала Ясную Поляну. А если серьезно, то на ТВ я появился всерьез и надолго девять лет назад, а первую книжку издал двадцать лет назад. Есть разница? Есть работа, которая дает деньги и некоторую социальную реализацию. И есть книжки, которые могут приносить доход, а могут не приносить. Принесут – отлично, нет – и ладно. Вопрос тут в другом: не скурвился ли я? Так про это лучше тебя спросить. Почему я должен быть сам себе судьей?

– Это мне меньше всего интересно – скурвился ты или нет. Это настолько твое интимное дело!

– На ТВ я пришел, когда мне было сорок, у меня кое-что за плечами было. Крышу у меня не снесло. Наркотической подсадки на ТВ у меня нет.

– Все так говорят. Кто же из ваших признается, что он головой тронулся в Останкино? Никто не признавался пока что.

– Это для меня просто способ максимального заработка в гуманитарном сегменте, в котором я хочу остаться. Если б я хотел зарабатывать миллионы, я б давно ушел в бизнес. Я это умею, как и многое другое. Но это мне скучно.

– Ты что, торговал чем-то?

– Активами чужими на фондовом рынке. Квартирами тоже. Но все это смертельно скучно.

– А служенье муз не терпит суеты.

– Но это Пушкин сказал Дельвигу, а после добавил – «а у меня-то не получилось»!

– Но уж на ТВ он точно не работал.

– А не было ТВ.

– Вечно ты найдешь отмазку. Да и достал ты уже меня своей ученостью. Здесь тебе не Академия наук, чтоб хвастать своей эрудицией. Но ты, короче, по-любому не едешь в глушь, чтоб там ожидать диалога с высшими силами.

– Ну, диалог – либо он есть, либо его нет. А удрать от суеты хочу и рано или поздно удеру.

– Вот чтоб не было поздно. А то настанет момент, когда тебе надоест и ничего уже не захочется. Пушкин уже в твои годы, не говоря уж про Лермонтова…

– А еще же был Лев Толстой.

– Ну я понял, это – твоя позиция. Отказываться от суеты и от дешевой популярности ты не намерен.

– Она не очень дешевая. Ты вот все про ТВ да про ТВ, – а ты мне лучше приведи примеры, где я скурвился!

– Я тебе не судья. И ты, конечно, имеешь право съедать свою жизнь, тратя ее на зарабатывание денег. Ну а что? Ты многодетный отец, это оправдание. Но как писатель – ты теряешь много шансов в погоне за бабками. А приобретаешь ты как ТВ-ведущий – славу и бабки… Рейтинги, в конце концов.

Ну интеллигент

– Скажи, а ты ведь себя позиционируешь как интеллигент? – Под этот вопрос мы выпили. – Дай, кстати, свое определение.

(Я сам не возьмусь, потому что себя к интеллигентам не причисляю.)

– Интеллигент – это российский интеллектуал, который ощущает, что у него есть высшие этические полномочия. Этот вопрос меня мучил лет двадцать назад, а теперь поезд ушел, и это вчерашний день

– Ты как бы такой интеллигент-расстрига.

– Что-то во мне от интеллигента осталось. Конечно, я чуть-чуть прячу этот интеллигентский пафос за иронией. Что было по-настоящему дурно в советской интеллигенции? Это почти масонское ощущение избранничества. Не просто этическая ответственность, взятая самозваннически, никто на тебя ее не возлагал, ты сам себе ее присвоил. Ответственность – это одно, а право без конца всех учить, и ставить на место, и рассуждать о том, что мы бедные, мы честные, – этого права никто не давал. Да и потом, всегда можно найти более бедных и более честных. Насчет себя я сказал; да и ты, думаю, тоже такой интеллигент нормальный. Только интеллигент десятых годов XXI века – вот он такой. Как бывает жизнь после смерти, так бывает и интеллигент после интеллигенции.

– Она вообще рассыпалась.

– Как же она рассыпалась, когда мы сидим с тобой водку пьем? Только вместо кухни у нас кабак.

– Моя самая любимая история про писателей такая. Дочка Довлатова ему сказала: «Папа, раз уж ты писатель, то почему б тебе не написать такую книгу, чтоб ее все покупали и у нас наконец появились бы деньги?» И еще есть Роулинг которая на Поттере заработала миллиард долларов. Тут бы хоть миллион сшибить! Согласившись с тем, что мы в тысячу раз дурней ее…

– Нету у нее никакого миллиарда!

– Ну, я так плотно за ней не слежу, но она не бедствует.

– Литература может принести деньги, а может и не принести. У тебя должны быть с чем-то в жизни любовные отношения, а не прагматические. Я вот зарабатываю на ТВ, а книги пишу, не думая о том, дадут ли они доход. Я не собирался пятнадцать лет назад зарабатывать деньги на ТВ!

– Ты так говоришь, как будто перед тобой вечность, – в этом мире.

– Конечно, я всю жизнь хотел молчать и думать, а приходится говорить и писать…

– Ты мог бы в сельской школе преподавать… А не бабло колотить.

– Эту часть жизни я прожил.