Шрифт:
Закладка:
– Жилка у вас была коммерческая.
– Жилки не было.
– Но бабки были.
– Какие бабки? Три выступления в месяц на студенческих вечерах, по пятьдесят рублей на брата. Итого сто пятьдесят, а это зарплата инженера. При стипухе двадцать два рубля.
Путин
– А вот еще одна халтурка. Я слышал, вы вызывались писать речи Путину.
– Я смог бы. Я присматривался к нему внимательно. Мне кажется, мне понятна его стилистика…
– Вы встречались?
– Да. Он, еще будучи премьером (но уже было ясно, что станет президентом), приезжал на встречу с членами Русского ПЕН-клуба, членом которого я являюсь.
Там много талантливых людей, которые были если не стопроцентными диссидентами, то, по крайней мере, диссидентствовали. Люди задают вопросы, а я молчу. Путин говорит: «А что Арканов ничего не говорит?» Я сказал, что ближе к концу выскажусь. Он не забыл и после спросил: «Ну а где вопрос Арканова?» Я ему сказал: «Владимир Владимирович, дарю вам фразу: добро надо сеять, а зло – сажать».
– А, так это, значит, вы ему порекомендовали Ходора посадить!
– Нет, я говорил «сажать зло», а не Ходорковского.
– Тут ключевое слово не «зло», а «сажать».
– Нет-нет. Путин тогда засмеялся, все захлопали, это пошло в эфир.
– А «мочить в сортире» – это тоже вы фразу подарили?
– Это не мое.
– Ну не скромничайте!
– Нет, я такого не мог сказать.
– Ладно-ладно. Я пошутил.
– А потом ко мне подошел мой друг Фазиль Искандер и говорит: «Фраза хорошая, но надо дополнить ее такими словами: “…если пересажать все зло, то некому будет сеять добро”».
– Смешно. И вы, значит, присматривались к Путину.
– Да. По тому, как мы пообщались, мне показалось, что я его понимаю – не в том, что касается политики, – но по философии, по психологии…
– Если б вы стали ему писать речи, его, может, стали бы больше любить.
– Его и так любят. Но, может, меня б перестали любить! В общем, на той встрече я увидел Путина как личность. Я запомнил, как он мне смотрел в глаза…
– Большой у вас опыт общения с чекистами. Копился с 1951 года, с «дела врачей», с задержания на митинге в 1963- м – и вот накопился.
– Да, действительно…
Меж тем беседа наша подошла к концу, а вместе с ней и ужин. Или наоборот.
– Что будем брать на десерт, Аркадий Михалыч?
– Десерт я не ем. А вот выпью я еще рюмку водки – это лучший десерт!
Такой он, рецепт творческого и всякого прочего долголетия! От Арканова.
Запишите себе куда-нибудь, чтоб не забыть.
Александр Архангельский:
«Популярность – она не очень дешевая»
Этот литератор принадлежит к самому, может, удачливому слою пишущих – они уехали из России, а после вернулись. И в итоге в пиаре сильно выиграли у тех, кто все это время жил дома, что не очень справедливо. Но ничего не поделаешь: русская культура – я про сегодняшний день, а не про дореволюционных покойников – провинциальна, и для успеха провинциалам надо засветиться «в столице», то есть на Западе.
Обваливается ли русская культурная жизнь? Если да, то можно ли как-то поправить дело? Что для этого может сделать писатель? И что делает? Каков шанс на успех?
Александр Архангельский родился в 1962 году в Москве. В 1984-м окончил Московский пединститут им. Ленина, в 1989-м защитил кандидатскую. Преподавал в своем вузе (до 1991 г.), после в Женевском университете (1991–1998). Работал в «Известиях», где дослужился до замглавного.
Сейчас преподает журналистику в «Вышке». Ведет передачу «Тем временем».
Автор книг «Герои Пушкина» (1999), «Александр I» (2000), «Русская литература XIX века. Учебник для 10 класса» (2000), «1962» (2008), «Страшные фОшЫсты и жуткие жЫды» (2008), «Цена отсечения» (2008).
Позиционирует себя как грек.
Отец четверых детей от двух жен.
Женева
– Саша! Ты особенно знаменит тем, что преподавал в Женеве. Круто! И это ж надо – так знать французский!
– Я не говорю ни на одном иностранном языке.
– О! А как же ты преподавал?!
– На одном курсе у меня была переводчица, я читал лекцию, а она тут же переводила. А на другом – ассистентка, которая сначала изучала все тексты с ними, а потом я им что-то рассказывал. Они должны были слушать по-русски.
– Но как же ты, живя и даже работая в Женеве, умудрился не выучить французского?
– Вокруг все говорили по-русски. Это я про университет. А в банке, в ресторане и автобусе я и так объяснюсь на любом языке. А чтоб разговоры разваривать со швейцарцами – такой нужды не было и нет.
Чаепитие с Путиным
– Прекрасно. Говоря о тебе как о литераторе, мы не можем умолчать о том, как писатели (ты в их числе) сходили на встречу с Путиным.
– С читателем.
– На которого ты наехал. Начав его бестактно расспрашивать про Ходорковского. И про прочую крамолу.
– Ну все, что я мог за это получить, я уже получил. От всех, кто мне симпатичен, я получил по рогам по полной программе.
– А тебя за что ругали – что ты раскачиваешь режим? Что ты должен был показать любовь народа к вождю, но не сделал этого?
– Нет, что я не должен был туда ходить.
– Это говорили люди, которых позвали, а они не пошли? Мы знаем таких…
– Нет, ругали люди, которых не звали. «А если уж пошел, то должен был требовать как минимум отставки Владимира Владимировича», – говорили они.
– Или, на худой конец, совершить харакири.
– Харакири – или акт самосожжения в его присутствии.
– Завистники обвинили тебя в том, что ты использовал ситуацию и пропиарился.
– И что укрепил режим. Сережа Пархоменко сказал, что я дал Путину пас под правую руку.
– Имея в виду что, футбол?
– Нет, теннис.
– А. Но мы же не можем, глядя друг другу в глаза, сказать, что замысла пропиариться не было? И что в итоге элемента пиара тут не было?
– Мы не можем сказать, что в итоге не было пиара. Но, видит Бог, замысла пиара не было ни на йоту. А дальше, конечно, это в итоге обернулось пиаром.
– Что для писателя всегда позитив.
– А что значит – позитив?
– То, что на одних книжках далеко не уедешь. Писатель в наши дни ничего не может достичь без скандала, без телевизора, без родства с Собчаком, а лучше, чтоб все вместе. Я говорю, что это хорошо и правильно. Меня б позвали к Путину – я
