Застыв с набитыми ртами, мы смотрим на него.

Он наклоняется к маме и берёт её руки в свои.

– С днём рождения, – говорит он, – союзники высадились в Северной Африке, Алжире и Марокко, и на сей раз это начало конца – немцам не вытянуть новый фронт.

Морис вскакивает со стула и бросается за атласом, который лежит на этажерке в комнате родителей. Мы склоняемся над картой Магриба.

Прикидываю расстояние: между Алжиром и Ниццей несколько сантиметров голубой бумаги, надо всего лишь переплыть море, и они будут здесь, нам больше нечего бояться.

Анри думает, сдвинув брови, это главный тактик в семье. Он касается ногтем Туниса.

– Не понимаю, почему они не высадились здесь – голову даю на отсечение, что сейчас итало-немецкие части вместе с Африканским корпусом займут страну. Я считаю, что это ошибка.

– Может, позвонишь Эйзенхауэру? – замечает Альбер.

– Как бы там ни было, – негромко говорит папа, – это новость огромной важности, и я вам говорю, что это чертовски попахивает разгромом.

Пока я доедал праздничный торт, перед моим взором проплывали образы солдат, бегущих с ружьями среди верблюдов по улицам белокаменных городов, и удирающих на всех парах немцев, ноги которых увязали в песках пустыни.

Начиная с этого вечера у нас установился ритуал, который, я думаю, был знаком большинству французских семей того времени. На карту мира, висящую на стене, мы прикрепляли маленькие флаги, связанные друг с другом нитью для штопки. Флажки были сделаны из булавок, к которым приклеивались маленькие бумажные прямоугольники. Мы подошли к делу так тщательно, что даже раскрасили эти прямоугольники в красный для русских, а на флагах американцев нарисовали белые полоски с одной звёздочкой в левом углу. Лондон сыпал названиями, которые мы спешно записывали, отмечая свежевзятые города на карте флагами победы.

После того, как освободили Сталинград, пришла очередь Харькова и Ростова; мне не терпелось поскорее воткнуть флажок над Киевом, но освобождение этого города шло медленно.

Мы присматривали и за Африкой, где обнаружилась проблема: шло большое сражение при Эль Аламейне, который мы не смогли разыскать на карте. Я проклинал производителей карт, неспособных предвидеть, в каких точках планеты совершатся подвиги исторического значения. Но что наполнило меня настоящим энтузиазмом, так это высадка союзников на Сицилии 10 июля 1943 года.

Я очень хорошо это помню, нам оставалось всего три дня занятий, так как каникулы начинались 13-го вечером, и в школе на нас несильно наседали: с начала недели время перемен всё увеличивалось, потом перемены сравнялись с уроками, а потом и вовсе стали дольше.

А погода, надо сказать, стояла прекрасная! Зима оказалась тяжёлой для региона, запоздалая весна пришла вдруг разом, и мы были в нервном возбуждении оттого, что на нас обрушилось столько событий сразу – и солнце, и каникулы, и союзники, взрослые просто не могли дать нам ладу.

Теперь стоило кому-то из ребят постучать в дверь классной комнаты по какой-нибудь надобности – что-то узнать или попросить меню столовой, мел, географическую карту, – как половина класса вскакивала, ревя во всё горло: «Американцы пришли!».

На улицах итальянские военные прогуливались как ни в чём не бывало, как будто бы происходящее вообще их не касалось. На террасах кафе снова появились итальянские офицеры, а вместе с ними дамочки, ещё более загорелые и ослепительные, чем в прошлом году; проходя мимо них, я страстно желал быть одним из этих нежащихся в ротанговых креслах красавцев-военных в блестящих сапогах.

С наступлением тёплых деньков снова пошли помидоры, и мы возобновили наши операции. Благодаря одному приятелю из класса я смог разжиться великом, он был маловат для меня – колени доставали до самого руля, но, примостившись на самом краю сиденья, ехать было можно.

В нише за церковью Ла Бюффа, служившей нам чем-то вроде мастерской, мы железной проволокой примотали к этому агрегату деревянный ящик, ставший превосходной багажной сеткой. Теперь, когда мы были должным образом оснащены, наша заначка, конечно, будет расти как на дрожжах.

В последний день занятий нам раздали награды – поскольку книги было достать невозможно, их заменили грамотами. Морису, сильно вытянувшемуся и обещавшему вскоре стать крепким парнем, вручили грамоту по гимнастике, мне – по чтению; домой я шёл вне себя от гордости. Будущее было радостным: два с половиной месяца каникул, велик и освобождение от оккупантов, которое наверняка случится уже к началу осени. Если всё сложится хорошо, первого сентября я пойду в школу на улице Фердинан-Флокон.

Еду в гору, стоя на педалях, торможу и спрыгиваю на землю. Резко жму ногой на педаль, чтобы пристроить его у края тротуара, и хватаю кулёк с манной крупой, лежащий в глубине ящика, – всего-то граммов на сто, но мама сможет из этого что-то испечь и внести нотку новизны в наше привычное меню. Манку я выменял на консервированную солонину, которая досталась мне в результате одной из предыдущих сделок.

Сталкиваюсь с Морисом на лестнице. Он останавливает меня; вид у него взбудораженный.

– Идём со мной.

– Погоди, мне надо занести манку и…

– Давай быстро, жду тебя внизу, скорей!

Быстро заскакиваю домой, оставляю манку и несусь вниз по лестнице, прыгая через четыре ступеньки, а в последнем пролёте съезжаю по перилам.

Морис уже бежит впереди.

– Погоди! Я возьму велик…

Знаком он говорит мне «нет», и я бегу за ним что есть мочи. Пот течёт у меня по лбу, задерживается над бровями и стекает по вискам.

На окраине города Морис резко сворачивает, и, пробежав через поле, где раньше хозяйничали бродяги, а теперь играли в футбол местные дети, мы оказываемся на свалке.

Солнце припекает, и тут изрядно воняет – мухи так и вьются. Взбираемся по тропинке, усыпанной грязными бумажками и ржавыми пружинами, и доходим до верхней точки этого скопления нечистот.

Морис останавливается, тяжело дыша, и я подбегаю следом. Перед нами сидят на корточках двое мальчишек. Это приятели Мориса, одного я знаю – видел во дворе школы.

– Смотри.

Наклоняюсь над сидящими.

На куче мусора лежат четыре винтовки. Затыльники прикладов блестят на солнце – винтовки в отличном состоянии.

– Где вы их взяли?

Приятель Мориса по имени Поль оборачивается ко мне.

– Они лежали под сеткой от кровати, и могу тебя заверить, что вчера их там не было.

– Ты уверен?

Поль пожимает плечами.

– Ну да, я тут каждый день бываю и, разумеется, такое бы не пропустил. Их туда ночью положили.

Мне хочется прикоснуться к винтовке, поднять её, но с этими штуками надо держать ухо востро – возьмёт да и пальнёт сама.

Пацан, который сидел молча,