Сегодня Леший и Сифон вернулись поздно. Уже стемнело, и «Зверь» готовился включить прожекторы. Вернулись недовольные, с полной поклажей. Закладку сделать не удалось. Леший молча прошёл мимо, а Сифон, запыхавшись на лестнице, сбросил вещмешок и задержался поболтать с Кирпичом и Карданом. Леший ещё брёл через палубу к хозяйственному отделению, а Сифон толком не отдышался и не успел рассказать ничего связного, когда вдали от нас, за частично выжженным лесом и руинами прифронтового города, под сумеречным небом полыхнула белая зарница.

– Ого! – воскликнул Фара.

Кардан замер с поднесённой ко рту папиросой.

Сифон и Кирпич растерянно переглянулись.

На мгновение я подумал, что вижу свет прожекторов другого «Зверя». Прежде чем я осознал, насколько это глупо – никакие прожекторы не светили так ярко, – до нас докатилось эхо взрыва. Оно пробилось сквозь гул двигателей и оглушило. Мы почувствовали, как завибрировал воздух. Небо высветилось вновь, и я мог пересчитать застывшие в нём разрозненные фрагменты облаков. Эхо и вибрация усилились.

– Близко, – очухавшись, сказал Кардан.

– Близко, – согласился я.

Всполохи иссякли, и мы подумали, что всё закончилось, но следом пошли вспышки поменьше. Заработали дальнобойные орудия. С разных сторон в небо потянулись белые извитые полосы от ракет, пущенных самоходными зенитками. Полосы истончались и пропадали. Настигнув цель, венчались серебристым кулаком. Чуть поодаль показались разноцветные нити от сигнальных звёзд, отправленных наперекор друг другу сигнальными пистолетами. Значения звёзд не знал даже подошедший к нам Калибр, а я вообще не представлял, как можно разобраться в этой мешанине. С холмов, возвышавшихся над городом и лесом, молниеносными стежками легли совсем уж тонкие нити от трассирующих пуль. Всё небо и весь видимый нами горизонт неравномерно покрылись световой сетью.

Темп боя нарастал. Поначалу сквозь гул «Зверя» к нам пробивались отдельные и различимые звуки. Мы слышали хлопки от пущенных из подствольника выстрелов, разрывы гранат из противотанкового гранатомёта и грохот палящих танковых орудий. Угадывали нарастающий шелест гусеничной техники и свист пролетающей в небе авиации. Потом застрочили пулемёты, автоматы, и звуки смешались в непрекращающийся шум. Он перекидывался через стену леса и накатывал на «Зверь» единой пробивной волной. Изредка над нашими головами прорывался рёв истребителя, но мгновением позже и он тонул в общем громыхании боя.

На палубе собрались все, кроме Сыча, Крота и печников. Печники и с платформы хорошо видели происходящее. На их счастье, «Зверь» шёл левым бортом к фронту.

Мы молча наблюдали, как в облаках появляются огненные оползни подбитых самолётов. Под холмами что-то рвануло, накрылось красно-жёлтым куполом и продолжило мерно взрываться. Купол наполнялся дымом, пульсировал в такт каждому взрыву и выкрашивал небо грязным багрянцем, словно под холмами вызревал и никак не мог вызреть преждевременный рассвет. Я удивился, не понимая, что там так прицельно и настойчиво бомбят, а Калибр сказал:

– Наверное, попали в склад. В какие-нибудь снаряды для гаубиц или вроде того. Метров на двести всё изрешетит.

До нас с запозданием донесло запах пороха. Ветер отбрасывал его, однако он возвращался, густел и вскоре проник повсюду. Фара надел маску, хотя не сказать, что порох пах неприятно. Получше, чем кожа пузыря или жабы.

Мы ещё разглядели пару транспортных «Кабанов» и одну штурмовую «Овчарку», затем Сыч включил прожекторы, и мы уже ничего не видели, только слышали стрекот и повизгивание пролетающих вертолётов.

Постепенно звуки отдалились. «Зверь» уходил в сторону от леса. Отголоски боя растворились в умиротворяющем монотонном рокоте двигателей. Порохом больше не пахло, самолёты и вертолёты над нами не проносились, и палуба опустела. Калибр ещё выкурил папиросу с таким видом, будто хотел что-то сказать. Не промолвив ни слова, вернулся на печную платформу, где подменял Сифона. На крыше остались мы с Фарой. Фара зевал, томился, а я сам не понимал, почему не иду в теплушку.

– Думаешь, нас туда отправят? – спросил Фара.

– За лес? – уточнил я.

– Там будет урожайно.

– Если фронт так опустился, не отправят. Да и там всех перемолотило. Чего собирать-то?

– Ну да…

– Ладно, идём.

Мы с Фарой добрели до теплушки, завалились спать, а утром поднялись незадолго до рассвета. Позавтракали и уже подготовились к первой вылазке, когда узнали, что Сухой передал Сычу координаты изменённого маршрута. От намеченных на сегодня мясорубок пришлось отказаться. Неподалёку от них шли бои.

«Зверь», обогнув наполовину засыпанный котлован, начал закладывать крутые петли и медленно откатывать от дрогнувшего фронта. Чуть позже мы получили и координаты новых мясорубок. С таким зигзагообразным маршрутом до ближайшей из них нам предстояло добраться лишь после обеда. Мы с Фарой, Кирпичом и Сивым могли бы пойти туда напрямик, однако предпочли поваляться на шконках. Напрасно. Едва мы закрылись у себя в теплушке, примчался Шпала, весь перепачканный в каком-то говнище, и с выпученными глазами позвал нас к печам.

Поднявшись на палубу, мы увидели, что Черпак носится под бельевыми верёвками и себе на плечо сдёргивает недавно постиранные портянки и тельняшки. Из печного дымохода валил густой чёрный дым. Он был гуще и чернее выхлопа из выхлопных труб.

– Дело говно, – вздохнул Сивый.

Я с ним согласился. Чёрный дым означал одно. Нет, Кардан перечислил бы с десяток возможных причин его появления, заодно посоветовал бы, как легко и быстро их устранить, но перепачканная одежда Шпалы определённо говорила лишь об одном.

– Протечка, – сказал я.

Шпала пришибленно кивнул в ответ.

Услышав о протечке, Фара испарился. Только что пыхтел мне в спину, а теперь исчез. Вот гад! Не хотел мараться. В любом случае толку от него на платформе было бы мало. Мы вчетвером спустились туда по откидной лестнице и сразу увидели масштаб катастрофы.

Выяснилось, что утром Шпала подменил Калибра. Устав после ночной вахты, Череп доверил ему простейшее дело – вычистить вторую печь. Шпала постарался на славу. Выскреб пепел, выковырял из-за упоров мелкие кусочки прогоревших костей, разве что тряпочкой всё не протёр. Напоследок догадался заглянуть в съёмный ковш под печью. Обнаружил, что тот намертво забит старым пеплом – ну разумеется! – и вытряс его содержимое с платформы на землю. Затем вернул ковш на место, правда, задвинул неплотно. Нет, Шпала попытался впихнуть его как следует, однако ковшом давно не пользовались и он малость деформировался. Шпала не сказал об этом печникам. Побоялся словить пару крепких пинков. В итоге словил не пару, а столько, что хватило бы на целый взвод.

В ковш попадал пепел от сожжённых хануриков, но с ним выходило много возни, и печники предпочитали выметать пепел веником, а ковш не трогали. Он наполнился, закупорился, и о нём