Рат сделал, как сказала Эмма и прямо поверх его руки засверкала молния так, что глаза слепило. Он не ощущал ее, но от этого стрела не выглядела менее эффектно.

– Эй, у Лизы ведь тоже такая вещь должна быть, – вдруг осенило мальчика.

– Не знаю, – пожала плечами Уварова. – Если и есть, то я сильно сомневаюсь, что она хоть когда-нибудь испытывала Перун в деле. Она ведь не настоящий беркутчи.

– То есть? – недоумевал подросток.

Одноклассница открыла было рот, чтобы что-то ответить, но ее перебил Ефим, вызвавший Рата на то место, откуда по мишеням стреляла девочка. Наставник оставил его, убедившись, что ученик усвоил движения, которые приводят в действие арбалет, и занял свое прежнее место. Его серый филин наблюдал за Громовым, летая неподалеку.

Из рюкзака показался прозрачный бумеранг. Дед Ефим снова запустил мишень. Ратмир во все глаза смотрел в небо, но почти не видел его, лишь иногда ловя поблескивание солнечного света на гладкой поверхности. За ним невозможно уследить. И как только Эмме всякий раз удавалось бить точно в цель?

Снова и снова дед Ефим выпускал прозрачный, как хрусталь, бумеранг и снова он возвращался в его жилистую, потемневшую от старости, руку. Рат злился и от отчаяния футболил бархатистую траву.

– Ты должен смотреть глазами своего охотника на цель, точно, как филин смотрит на мышь, – сказал учитель, когда Громов, потерпев неоднократное поражение, вернулся к остальным.

– Отлично, то есть я должен представить себя птицей? – проворчал Рат.

Все кроме Ромы рассмеялись.

– Не надо себя никем представлять, – продолжая улыбаться, объяснила Эмма. – Ты это ты.

Она пристально посмотрела в глаза Громову. Вдруг ее обычно стальные глаза стали быстро темнеть и расширяться, пока белки совсем не исчезли. Девочка моргнула – взгляд перестал быть человеческим, теперь на Ратмира смотрели хищные глаза с овальными зрачками и отсутствующими белками. Мальчик обомлел от такого зрелища. Он, разумеется, к своим четырнадцати годам насмотрелся уже всякого, но такие вещи все еще шокировали его и казались нереальными. Ему бы ущипнуть себя как следует, чтобы проснуться, вот только просыпаться не хотелось. Да и не было это сном. Это был новый мир, в котором сказки и легенды не вымысел, а скорее пособия и инструкции к применению. Мир, где он по-прежнему не знал, чего ждать от будущего, как и в приюте, но в отличии от того времени, сейчас он каждый день узнавал каким было его прошлое, и кто он есть в настоящем. Несмотря на все фантастические и иногда жуткие происшествия, он наконец чувствовал себя к месту. Казалось, не было ничего нормальней, чем стоять тут на вершине холма, наблюдать за парящим старым филином в синем небе, который материализовался из тени старика, а еще стрелять из арбалета по, невидимым человеческому глазу, мишеням. Рат усмехнулся этим мыслям. Ему стало так спокойно и легко, будто он и сам мог летать.

– Кажется я кое-что начал понимать: мне действительно не нужно никем себя представлять, потому что все, что нужно уже есть во мне с момента рождения и достаточно лишь разбудить это. Мой тотем-охотник и есть я: его глаза – мои глаза, как и крылья тоже. Когда ты смотрела на бумеранги, ты смотрела своими глазами, просто иначе. Это как расслабленно смотреть на тихое озеро и пытаться рассмотреть мелкий, но важный шрифт. Ты даже не осознаешь, как меняешь взгляд в зависимости от цели, а всего-то нужно поймать собственные врожденные рефлексы и применять их, когда сам пожелаешь.

– А я говорила, он быстро учится, – улыбнулась Эмма.

– Достойное наследие рода Громовых, – кивнул старший Скалин.

Мирон пренебрежительно фыркнул и отвернулся в сторону. Самый же младший из Скалиных практически не участвовал и слушал остальных в пол-уха, витая в собственных мыслях.

– Я попробую снова, – решительно сказал Рат.

Он стал на прежнее место. Основание наручного арбалета светилось искрами, готовыми вот-вот превратится в, переполненную энергией, необычную стрелу; дед Ефим готовился выбросить мишень; Эмма не сводила с Ратмира неморгающего серого взгляда; Мирон же не хотел наблюдать за непойми откуда взявшимся выскочкой, но любопытство было сильнее.

Ветер затих, а может и вовсе исчез. Облака замерли. Старый филин, шелестя крыльями, стал спускаться вниз и вскоре взгромоздился на кедровую ветку у охотничьей избы деда Ефима. Рат следил за ним. Он совершенно четко видел, как черные кривые когти вцепились в дерево, хотя его и птицу разделяло расстояние около двадцати метров. Глаза мальчика различали каждое перышко в сером пятнистом оперении филина. Это было удивительно. Зрение у него всегда было завидное, но то, которым мальчик обладал в эту самую секунду было ничем иным, как магией.

Взмах руки и вдоль предплечья вытянулась сверкающая молния. Очередной прозрачный бумеранг со свистом рассек воздух – Рат впервые услышал этот звук, как будто и слух его обострился в сотни раз. Предмет вертелся, буравил лазурную высь. Теперь подросток видел его: очертания, линии, плавающие вокруг оси, солнечные блики, скользящие вдоль гладкой поверхности, тончайшую материю, напоминающую прозрачные крылья насекомого – диво, а не бумеранг: жаль и стрелять. Громов интуитивно прицелился, позволив рефлексам рассчитать траекторию за него, и отпустил электрический разряд. Вспышка, шипение, пламя. От бумеранга не осталось и песчинки.

– У-у-у! – раздался радостный возглас Эммы, эхом разнесшийся по Грувским холмам. Филин встрепенулся, а наставник одобрительно кивнул.

Рат еще никогда не был так горд собой. Чувства переполняли его. Вот бы его сейчас видели родители, что бы они сказали? Порадовались бы? В груди наравне с гордостью защемила светлая грусть, но она не омрачила его маленькую победу, скорее оттенила, придав ей еще больше красок.

Остаток дня компания провела у огня. Они достали из рюкзаков бутерброды, нанизали на острые палки яблоки, чтобы запечь на костре, а дед Ефим заварил чай. Весь вечер он делился своими необыкновенными воспоминаниями юности и знаниями. Рассказал, как однажды чуть не угодил в сети коварных русалок, как завел дружбу со здешним лешим, а еще, как его тотем откликнулся на зов, и он впервые лицезрел его в виде серого пятнистого филина, что было знаком того, что Ефим готов к перерождению в Мертвом лесу. Он упомянул, что перерождение – это серьезное испытание и не редки случаи, когда юноши погибали во время него, но если уж проходили, то становились в разы сильнее и телом и духом. На вопросы Рата, наставник умолчал. Он сказал, что об инициации запрещено говорить, что это таинство каждого настоящего