Зачем я вообще спросила его об этом? Теперь он знает, что я думаю о нем и его романтических подвигах.

Мои легкие горят, поэтому я выныриваю, чтобы глотнуть воздуха. Закончив мыться, я чищу свою одежду и вешаю ее сушиться в изножье кровати. Я надеваю оставленную на моей кровати ночную рубашку, любезно предоставленную гостиницей. Когда я провожу пальцами по своим коротким волосам, то задаюсь вопросом, каковы шансы, что Келлин не будет торопиться с ужином.

В эту же секунду раздается громкий стук в дверь, который заставляет меня подпрыгнуть.

Но я не издаю ни звука, надеясь, что, кто бы это ни был, он сейчас уйдет.

– Зива, ты взяла единственный ключ.

А, точно.

Отпираю дверь и снова сажусь на кровать.

Если бы я не была все еще в ужасе от своего недавнего высказывания, я бы, наверное, сочла забавным то, как Келлин пытается протиснуться в комнату. Ему требуется пара попыток, чтобы закрыть дверь, и он чуть не падает, снимая ботинки.

– Ты предпочитаешь подождать здесь или пойти вниз, пока я буду принимать ванну? – спрашивает он.

В его голосе звучат странные нотки. Я не могу определить его настроение.

Но что еще более важно, так это то, что я не знаю ответа на его вопрос. Внизу – люди. Здесь, наверху, – обнаженный Келлин.

– Я в ночной рубашке, – говорю я, как будто это сойдет за ответ или объяснение.

– Тогда почему бы тебе не отвернуться?

Все еще сидя, я поворачиваюсь лицом к маленькому окошку.

В котором могу увидеть отражение Келлина.

Услышав, как начинает падать его одежда, я закрываю глаза. Слышится плеск воды. Кажется, я перестаю дышать.

Если мне и казалось, что прошлая ситуация была неловкой, то эта – намного, намного хуже. Я должна была уйти. Должна была спуститься вниз, независимо от того, во что я одета. Может быть, моя еда все еще там, на столе. Хотя у меня больше нет аппетита.

– В чем дело, Зива? – спрашивает Келлин, и я слышу, как мыло царапает его кожу.

– Мы можем не говорить прямо сейчас?

– Почему?

– Потому что ты голый.

– И что? Мой рот все еще может открываться.

– Ну, мой – нет.

На мгновение открываю глаза, встречаясь с глазами Келлина в отражении окна.

Готовая вспыхнуть ярким пламенем, быстро закрываю глаза.

– Так и знал, что ты подсматриваешь. Как не стыдно.

– Я ничего такого не увидела. Ты… ты в ванне!

Он смеется, и я не знаю почему, но это еще больше выводит меня из себя.

Но потом он встает, и я слышу, как вода стекает по его коже, слышу, как полотенце шуршит по его волосам, слышу его тяжелую поступь. Чувствую жар его тела, когда он хватает пижаму со своей кровати.

Когда кровать напротив скрипит от его веса, я, наконец, открываю глаза.

– Теперь мы можем поговорить? – спрашивает он.

Я качаю головой:

– Определенно нет.

– Зива, это я. Тебе не нужно бояться.

– Ты – самое страшное.

– Это просто смешно.

Так ли это? Неужели смешно то, что его слова могут напугать меня, причинить мне боль? Мы уже не вместе, так почему же у него все еще так много власти надо мной?

– Почему ты всем говоришь, что я твоя сестра? – спрашиваю я, решив взять разговор под контроль.

– Подумал, что это более простое объяснение, чем называть тебя моей бывшей.

Почему эти слова причиняют такую боль?

– Ты мог бы сказать, что мы друзья!

– Друзья, которые живут в одной комнате?

– Будет безопаснее, если мы будем держаться вместе!

– Я знаю это, но не собирался посвящать всех в такие подробности.

Я обхватываю руками согнутые колени, мое лицо все еще обращено к окну.

– А другой причины нет?

– Нет. Какой у меня может быть тайный мотив?

Держаться подальше от меня. Дать другим девушкам понять, что он открыт для знакомств?

– Хорошо, не отвечай, – говорит он. – Лучше скажи мне, почему ты так волнуешься из-за этой официантки.

«О нет», – хочу застонать я.

– Я не волнуюсь. Для меня не имеет значения, сколько на тебя бросается девушек.

– Значит, тебе было бы все равно, встреться я с ней сегодня?

– Да.

– Как насчет того, чтобы я провел с ней ночь?

Пауза.

– Тоже.

– Что, если бы я захотел остаться в этой деревне и стать охотником, чтобы каждый день видеть свою новую настоящую любовь?

При этих возмутительных словах я, наконец, поворачиваюсь в кровати и опускаю ноги на пол. Я готова устроить Келлину взбучку, но останавливаюсь, когда вижу, что он едва сдерживает смех.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я его.

– Ну да, ты совсем не волнуешься.

Я наклоняюсь вперед:

– Прекрати играть со мной в эти игры, Келлин. Мне не нравятся такие разговоры. Скажи мне прямо. Почему ты отказал ей?

Он опирается локтями о колени.

– Как ты не можешь до сих пор понять? Как ты можешь вообще в этом сомневаться?

– Как насчет того, чтобы вместо бессмысленных унижений просто ответить на мой вопрос? Хватит ходить вокруг да около, скажи напрямую все, что хочешь до меня донести!

– Удивительно слышать это от тебя.

Я встаю, собираясь выбежать, но вспоминаю, что на пути к двери все еще стоит ванна. И мне некуда идти.

Я издаю похожий на рычание звук и снова падаю к себе на кровать. Мое сердце бешено колотится, дыхание учащается, и я могу мечтать лишь о том, чтобы остаться в одиночестве. Оказаться где-нибудь, где он не сможет меня видеть, слышать или пытаться подшутить надо мной.

Но вдруг Келлин хватает меня за руки, останавливая нервное движение, которое я даже не замечала. Наши колени соприкасаются в пространстве между кроватями. Он смотрит вниз на эту точку соприкосновения, смотрит на мои руки, туда, где его теплые пальцы обхватывают мои ладони. Его взгляд останавливается на моем лице.

Он бросается вперед и замирает, когда между нами остается всего один вдох.

– Я собираюсь поцеловать тебя, – говорит он. – Если ты этого не хочешь, дай мне понять это сейчас же.

Я даже не успеваю осмыслить его слова, как его губы прижимаются к моим. Это не его вина; он ждал добрых три секунды, и не сомневаюсь, что даже это далось ему очень непросто. Это все из-за меня и моей неспособности думать в те моменты, когда он так близко.

Вдруг все остальное теряет смысл. Он прикасается ко мне. Целует меня. Его губы отчаянно двигаются, пытаясь добиться от меня реакции. В это же время у