Катерина, отводя злые глаза, кивнула.

– Отвечать.

– Так точно.

– Далее. На открытом сыром месте, на такой проходной дороге ни одна ищейка след не возьмет. Нет никаких горячих следов, ясно? Ясно?

– Так точно…

– Зато подвалит уйма народу, будет шмон и переполох, выдадут вязанку глупых распоряжений.

– Что же?..

– Выполнять их придется нам, не тебе, – напомнил Сорокин, – ты главковская и к тому же на больничном.

– Вы долго меня будете попрекать?

– Сколько сочту нужным. А теперь главное: сейчас все, в том числе и преступник, уверены, что имел место быть именно местечковый мордобой. Просто двое девку не поделили. Теперь попробуй раскинуть умишком, если остался: что случится, если преступник, настоящий убийца, в самом деле в районе? Что, если он смекнет, что и тут ему уже небезопасно? – И, не дождавшись реакции, ответил сам: – Он, как ты выразилась, расширит географию. Проще говоря, свалит, блуждающий прыщ, и выскочит… где? Возможно, снова в Сокольниках – а если нет?

Катерина упрямо глядела в сторону, но все-таки пробормотала:

– Но если это Сахаров…

– Это не Сахаров.

– Ну как вы можете быть так уверены?

Сорокин, ухватив ее за подбородок, заставил поднять голову:

– Иначе что получается: соврал твой муж? Он сообщил, что видел высокого, худого, хромающего, а на самом деле это был Сахаров – плотный, среднего роста? А коли так, то почему не предположить, что Михаил и нападал на девочек, поскольку при нем нашли вещи жертвы, да и нож…

– Не надо! – взмолилась Сергеевна.

– Надо. Что, бате Мишиному звонить?

Катерина сдалась. Глаза округлились, наполнились слезами, стали как у раненой овечки.

– Николай Николаевич, вы же не станете подозревать…

– И что мне помешает?

– Вы же сами… вы же знаете!

Нет, не на того напала. Ни тени сочувствия, ни мягкости не появилось на сорокинском лице, напротив – разговаривал жестко, твердо, как с чужаком, более того – врагом.

– Знаю. Но Романа Сахарова я знаю лучше. Я с ним бок о бок живу. Человек он сложный, но в преступлениях официально невиновный…

– Он просто не попадался…

– Это снова в мой огород камушек? – уточнил Сорокин. И, не дождавшись ответа, съязвил: – Руки заняться не доходят. Людей мало. В общем, так. Может, и скользкий он, но небезнадежный. Ломать ему жизнь отсидкой не позволю. Даже временной. У меня все.

Замолчали. Было слышно, как дождь за окном стучит и какой-то запоздалый прохожий второпях шлепает по лужам, спеша домой.

– Не скрипи ты на меня зубами, – посоветовал Сорокин уже по-другому, миролюбиво, – сотрешь.

– Простите.

– Ничего. Наглупила, с кем не бывает. Как Михаил Михайлович?

– Болеет.

Николай Николаевич, который нынче днем видел на прогулке Наталью и совершенно здорового Мишку, сделал вид, что поверил.

– Вот и занимайся ребенком. Свободна. – Неожиданно, так, что Катерина не успела отреагировать, пребольно дернул ее за ухо и указал на дверь.

Она сделала несколько шагов, но не могла же уйти так, не высказавшись до конца:

– Василек… то есть цикорий. Николай Николаевич, он же его специально с собой приволок, дрянь выпендрежная. Это он был, упырь сокольнический. Цветок я нашла прямо рядом с местом борьбы, а ведь до ближайших зарослей этой дряни добрых полкилометра, я проверила.

Капитан вздохнул:

– Сергеевна, марш домой. Покумекаем. Последнее дело подгонять решение под удобный тебе ответ.

Ушла наконец.

Николай Николаевич подождал с полчаса, чтобы уж наверняка не вернулась, потом, пройдя в конец коридора, отпер предвариловку. Колька не спал, а так и сидел столбом, завернувшись в шинель, изо всех сил таращил красные глаза. После «пули» страх как клонило в сон. Сорокин, хмыкнув, спросил:

– Часа тебе хватит?

– Еще бы!

– Тогда беги. Но чтоб ни одна живая душа не видела, особенно Маргарита. Аллюр.

Глава 7

Сергей вошел в палату, плотно притворил дверь. Вера, которая до того спала, уложив голову на руки, руки – на подоконник, тотчас проснулась. И, хотя муж ни звука не издал, тотчас сердито зашептала:

– Тихо!

– Ладно, ладно, – пробормотал он, борясь с искушением развернуться и уйти.

У него, боевого летчика, поджилки тряслись. Он боялся посмотреть на койку. Уже сколько раз сказано, что все хорошо и ровным счетом ничего не случилось… то есть вообще ничего, абсолютно! А все равно боялся, и пришлось неимоверным усилием заставить себя и подойти, и посмотреть.

Оля спала. Волосы убраны за белоснежную косынку, и все-таки ее лицо еще белее, и резко выступают на нем царапины, ссадины, нестрашные, небольшие, аккуратно обработанные. Акимов подумал: вот если бы на чьем-то другом лице это все было, то он бы лишь добродушно заметил, что до свадьбы заживет. А тут как будто каждая царапинка – точно ножом по сердцу. Потому что эта строптивая, местами глупая девчонка давно приросла к душе и ее боль принимается как собственная. И эта ссадина на шее, уже не воспаленная, заботливо обработанная, видно, что неопасная – у самого Сергея горло перехватило, дышать стало больно. Он с трудом сглотнул, погладил простыню там, где была ее рука.

Вдруг Вера, стоявшая все это время у окна, произнесла тихим, чужим голосом:

– Я не понимаю, как такое могло произойти. Война давно кончилась…

– Страдают не только на войне.

– Общие, пустые слова. На ребенка нападают в нескольких метрах до жилых домов. Кто за это ответит?

Честно говоря, он думал, что придет в палату, поцелует обеих, обнимет жену, она будет плакать, он – утешать. По крайней мере, так обычно бывает, это он, оперуполномоченный, видел неоднократно. У других – у него, похоже, все не так. По-особенному. Вера продолжала:

– Это брак в вашей работе. В твоей работе.

– И что же?

– Ты у меня спрашиваешь?

«Как же она говорит, как чужому, проштрафившемуся. По-судейски».

Сергей вспомнил прохиндея Введенского, его насмешливое, но искреннее «сочувствую». Уголовника, за которого горой стоит жена, законница-формалистка, свято веря, что ни на что дурное он уже не способен, потому что… да потому что муж, потому что обещал – и точка. Они единое целое, а они с Верой что? Как будто специально она каждый раз подчеркивает, что он что-то одно, а она – нечто совершенно иное, разумеется, куда лучше.

Ну, раз так… как раз с чужими Акимов может разговаривать спокойно, из чужих мало кто способен вывести его из себя.

– Общественная безопасность – это коллективное дело. В отделении недостаток кадров. Нет возможности круглосуточного патрулирования…

Вера начала было по-прежнему уверенно, обличающе:

– В таком случае ты должен был бы… – И запнулась, поскольку