Шрифт:
Закладка:
Елена перекатывала брелок с ключами у себя в руке. Чуть приоткрыла штору, чтобы чётче видеть. Один ключ, второй и маленький от почтового ящика.
«Раз, два и от почтового ящика».
Эта фраза прозвучала внутри голосом того, молодого Лёши. И её снова отбросило на девятнадцать с половиной лет назад. Сознание возвращалось кусками, и она смотрела внутрь себя, полусмежив веки. Вот она, лежит голая, укрыта чем-то шерстяным и колючим, руки привязаны за головой, ноги – к спинке кровати.
«Господи, что ты творишь!» – глухо говорит кто-то.
Голова тяжёлая – не поднять, ресницы слиплись.
«Да ладно, успокойся, – это снова Лёша, – ты свою-то куда дел? И чего ты так рано?»
«Её родители из гостей вернулись, и я уехал. Зачем ты привязал её?» – Глухой голос кажется знакомым.
«Да просто так, чтобы не дёргалась. Слушай, дай мне ещё полчасика», – просит Лёша заискивающе.
«Иди ты к чёрту!»
Елена узнала, это он, тот бородатый друг, – его голос.
«Глебушка, а может, ты? Я Катьке не скажу, обещаю. Девчонка симпатичная – ножки, попка, грудь маловата, правда, но хороша», – Лёша почти шепчет.
Молчание.
Она хочет открыть глаза, моргает, моргает, моргает… Кашляет, облизывает губы:
– Я…кх… домой.
– Твою мать! – Бородатый шарахается от кровати. – Она что, всё слышит?
Она открывает глаза, снова закрывает, веки тяжёлые, медленные.
– Да брось, – машет рукой Лёша, – это остаточные явления, она ничего не вспомнит. Флунитразепам – штука крепкая!
– Ты что, её опоил? – удивляется тот, кого называли Глебушкой.
– Не прикидывайся идиотом, – злится Лёша, – могу тебе дать, попробуешь со своей. Отличная вещь, она будет сонная и весёлая одновременно!
Звуки смазываются и закручиваются в воронку. Она проваливается в невесомость, куда долетают только обрывки фраз:
– «Зачем?» – «Затем!» – «Кого это волнует?» – «Подумает, приснилось».
Время и пространство перестают крутиться юлой, и Елена снова выныривает на поверхность.
– Вообще-то я за ключами пришёл, – голос бородатого, – ты, конечно, хрень творишь, и я тебе уже говорил – завязывай. Или, по крайней мере, не впутывай меня в своё дерьмо.
– Когда тебе понадобилось денег одолжить, – Лёша говорил холодно, – ты знал, к кому идти. Так что успокойся, забирай ключи и вали отсюда.
– Гад ты всё-таки, братец.
Она приоткрывает глаза – два человека стоят в комнате у изножья кровати. Красно-белый шарик мелькает у них в руках ярким пятном, и она пытается ухватиться за это яркое пятно ускользающим сознанием.
– Вот один, два и от почты, – Леша кладёт бородатому ключи вместе с брелоком на ладонь, – иди гуляй, дверь я захлопну.
Елена дёрнулась от звука, неожиданно возвращаясь из прошлого. Она уронила ключи на пол. Оглядела кухню… отдернула шторы… посмотрела в окно, потом на себя… его рубашка. Он… знал… Вчера, стоя вот тут, он изображал из себя ничего не ведающую, глупую овечку. Но это не так… Это совсем не так. ОН – ЗНАЛ!
Руки задрожали, она содрала её с себя, бросила тут же, на пол. Ярость белым пламенем обожгла изнутри – она ненавидела его, ненавидела себя и ненавидела свои воспоминания.
Елена снова была в этой квартире голая. Её беременная дочь сладко посапывала рядом в комнате, а в спальне, подложив кулачки под щёку, спал тот, кто видел её здесь привязанную, одурманенную, беспомощную и ничего не сделал, а оставил наедине со своим маньяком-братом.
Она не думала, просто действовала. Зашла в комнату, не утруждаясь сохранять тишину, натянула на себя бельё, майку, лёгкие брюки. Услышав шум, Глеб проснулся:
– Утро доброе, ты уже вскочила? Иди-ка сюда…
Он открыл одеяло и свои объятия.
– Пошёл к чёрту!
Елена развернулась к нему спиной, собирая вещи.
– Э-э-э… – он явно был озадачен, – что-то я ничего не понял. Что случилось?
Она продолжала собираться:
– Не подходи к Кире. Ни на шаг не приближайся. Даже не думай. Не пиши, не звони. Если…
– Подожди, Лен, что случилось-то? – Он сел на кровати. – Давай по порядку. Мы ведь с тобой вчера обо всём поговорили.
– Ч-чёрт, – она выпрямилась, посмотрела в потолок и глубоко вдохнула, – заткнись ради бога. Я очень не люблю, когда меня тошнит, но боюсь не сдержаться. Просто заткнись!
– Лен, может быть, ты не будешь разговаривать со мной в таком тоне?
– Нет, – отрезала она, – самое лучшее, что ты можешь сделать, – это просто заткнуться. Мне нужно увезти отсюда дочь. И если ты не хочешь, чтобы я ВСЁ ей рассказала, сделай себе одолжение – закрой рот.
Она резко открыла штору, сминая уют полумрака безжалостным белым светом. Разорённая постель, пыльный ковёр, тумбочка с кругами от стакана. Елену передёрнуло – вот тут, на этом месте, стоял бокал красного рифлёного стекла, из которого её поил Лёша.
– Слушай, прекрати! – Глеб вскочил с кровати, натянул домашние брюки. – Я имею право знать, что произошло? Что случилось, пока я спал?
– Я тебе скажу. И это будет последнее, что ты от меня услышишь, подонок! – Её глаза на свету сверкали холодными изумрудами. Лицо перекосило яростью. – Я вспомнила ВСЁ! Ты не просто знал, ты видел меня в тот день. В то проклятое утро первого января, на этой самой кровати, привязанную за руки и за ноги. И твой ублюдочный брат отдал тебе эти самые ключи с этим самым – мать его! – бело-красным брелоком!
– Лена, погоди… – ошарашенный Глеб сделал пару шагов назад.
– Ты можешь, глядя мне в глаза, сказать, что этого не было? Серьёзно? – Она схватила сумку. – Тебя здесь не было первого января? Ну, давай!
Желваки заиграли на его скулах.
– Я тут был, но, Лена… Это всё, что ты помнишь?
– А что, этого мало? Больше ничего не говори, – она выдохнула и обмякла. – Может быть, сейчас ты и не врешь… Глебушка. Но это ничего не меняет, меня от тебя тошнит.
При слове «Глебушка» он дёрнулся, будто от удара.
– Да, – закивала Елена, – всё так, мать твою! Не подходи к Кире. Я серьёзно. Если ты хочешь сделать хоть что-то хорошее, не приближайся ни к ней, ни ко мне. Забудь о нашем существовании. А мы забудем о твоём.
Она вышла из комнаты, Глеб тут же вышел за ней:
– Лен, погоди.
– Тихо, – они снова оказались на кухне, – я пойду к дочери. Уходи. Я ничего не хочу ни знать, ни слышать, достаточно с меня сказок. Вчера вечером ты говорил, что вообще ничего не знал. Уйди, Глеб, просто уйди, я разбужу её, мы быстро соберёмся и
