Шрифт:
Закладка:
Но ведь она не добыча? Или отчасти все же?..
— Что, если и так? — Соланж с вызовом вскинула подбородок.
Пугаясь, она всегда делалась дерзкой, тем более в присутствии этого человека.
— Значит, по-прежнему не доверяешь? — он отозвался ответным вопросом. И голос его звучал странно: то ли разочарованно, то ли донельзя утомленно — Соланж стало не по себе. Захотелось обхватить плечи руками и защититься…
Но от чего?
Неужели от неуместной неловкости и… жалости к Гримму?
Жалеть мужчину — последнее дело, к хорошему не приведет, по крайней мере, для такой женщины, как она. Мама всегда ее наставляла: «Не смей жалеть никого, и мужчин в первую очередь. Они, во-первых, и сами не пожалеют тебя, а, во-вторых, это шаг в темную бездну… Поверь, ты не хочешь в нее угодить!» Только с годами Соланж поняла, что «бездной» метафорически именовалась любовь.
— Слепое доверие не в моем характере, Гримм, — сказала она. — Мог бы уже уяснить за годы работы на Сильвиана Дюбуа, моего отца.
Он усмехнулся:
— Я уяснил. — И протянул ей один из двух купленных пирожков. — Ты, должно быть голодная. Для тебя покупал…
От еще теплой выпечки шел умопомрачительный дух, и рот девушки наполнился голодной слюной.
— Так ты знал, что я иду за тобой? — поняла она догадавшись.
— Заметил сразу, как ты появилась.
— Но абсолютно ничем не выдал себя! — возмущенная и восхищенная одновременно отозвалась Соланж. — Я полагала, что была осторожна.
— Наивная маленькая лиса, — почти с нежностью прозвучало из темноты, и она ощетинилась тут же, оттолкнув потянувшуюся к ней руку.
И заявила:
— Будь я наивной, не стояла бы здесь, выслеживая тебя.
И получила в ответ:
— А будь ты к тому же благоразумной, не выслеживала бы меня с раной в боку. Ведь еле стоишь на ногах… Ради тебя мне пришлось превратиться в улитку и чуть ползти, чтобы ты от меня не отстала.
— Мне уже лучше, — из упрямства солгала девушка.
— И завтра будет совсем хорошо, но сегодня стоило бы еще поберечься. Кто-то из стражников мог заинтересоваться еле переставляющей ноги калекой…
— Я не калека! — возмутилась Соланж, и мужская рука вдруг прикрыла ей рот.
— Не стоит нас выдавать своим криком, — произнес наставительно Гримм. — Я не просто так сюда шел. И ты… коли так привязалась ко мне, — он, кажется, улыбнулся, — теперь станешь моей соучастницей… — Гримм убрал руку.
— В чем? — Про обидное «привязалась» Соланж благоразумно решила смолчать.
— В краже со взломом.
Девушке очень хотелось сказать, что он совершенный безумец, что кража со взломом не то, в чем она стала бы добровольно участвовать, но… Красивые губы все так же изгибались в улыбке, а глаза, несмотря на настойку, светились в свете луны — весь вид Сайласа Гримма казался сплошной провокацией, вызовом, и не принять его было бы сложно.
— Отлично, всю жизнь мечтала пробраться в чей-нибудь дом и обокрасть его! — съязвила она. — Поспешим же исполнить мою заветнейшую мечту. — Она подалась было к выходу из переулка, но Сайлас взял ее за руку.
— Не так рьяно, пособница, — усмехнулся в ответ, — там, у дома, нас скорее всего поджидают наблюдатели Эссекса, а, возможно даже, не только они. Мы пройдем здесь…
С такими слова он раздвинул кусты и толкнул неприметную дверцу, через которую, еле-еле протиснувшись, они вошли в сад, спускавшийся прямо к реке и к личному пирсу хозяину дома. Сам дом был кирпичным, почти таким же, как прочие жилые дома в этом районе, но все-таки более элегантным благодаря рядам деревьев, сводчатым окнам и посыпанным галькой дорожкам. При свете луны Соланж хорошо это все рассмотрела — ее зрение, в самом деле, менялось.
— Пойдем.
Сайлас прошел между деревьев, скользя так неслышно, что Соланж поразилась, как такой крупный мужчина способен двигаться настолько беззвучно, и приник к задней двери. Она решила, что он взломает замок каким-то особенным воровским способом, но Гримм неожиданно… постучал. И вот стук-то и оказался особенным: три быстрых, два через паузу, снова три быстрых удара.
За дверью раздались шаги, прогремели запоры замка — и наружу с опаской выглянул нос, длинный старческий нос на сморщенном долгой жизнью лице.
— О, сэр, — выдохнул, расплываясь в улыбке, старик, — как же я рад видеть вас! Проходите скорее. — Он распахнул шире дверь и покосился на девушку подозрительным взглядом, когда она прошла следом за Сайласом. — Где же вы пропадали все это время?
— Долго рассказывать, — сказал Гримм. — Лучше сам расскажи: за домом следят?
— Следят, изуверы. — Закивал старик головой. — Еще как следят, сэр. С утра до ночи здесь отираются. То одни, то другие.
Мужчина кивнул.
— Вот поэтому мне нельзя здесь задерживаться, — произнес он. — Я рискую своей головой. И не только ей… — Он вскользь посмотрел на ошарашенную Соланж. — При случае знаешь, что говорить: мол, не видел, не слышал и все в том же духе.
— Я знаю, сэр, не волнуйтесь, — уверил слуга.
— Спасибо, Катберт, ты настоящий друг. — Сайлас протянул руку и сжал плечо старика. — А теперь я пройду на минуту в библиотеку…
— Да, сэр, конечно.
Сайлас Гримм по-хозяйски прошел по коридору и толкнул одну из дубовых дверей. Соланж, следовавшая за ним по пятам, едва они вошли в полутемную комнату, сразу же зашипела:
— Кража со взломом?! Ты меня обманул. Чей это дом?
— Мой. Ты, похоже, разочарована…
— Твой? — Соланж как-то по-новому посмотрела на Гримма.
Два долгих года он был для нее просто слугой, отцовским Псом, нищим наемником, а теперь он стоял посреди богато обставленной библиотеки, обшитой палисандровыми панелями, и казался среди всего этого таким же естественным, как королева у себя в Уайтхолле. И даже отнюдь не бархатные штаны и сюрко, отделанное соболиным мехом, а простые, неприметные вещи с чужого плеча все равно выдавали его стать и осанку, которые прежде девушка будто не замечала.
— Мой. Удивлена?
— Не то слово. Расскажешь, как это вышло? — Соланж окинула помещение взглядом.
— Как-нибудь после, когда мы уедем из Лондона, — пообещал Гримм. И с толикой тоски в голосе: — Все равно в этот дом я уже не вернусь… — И, потянувшись к одной из полок, принялся снимать с нее книги.
Слуга принес лампу, и в ее тусклом свете Соланж молча следила, как Гримм работает. Его руки с длинными пальцами ловко перебирали корешки книг, будто ласкали их, и она вдруг подумала, что эти же пальцы прикрыли ей рот в переулке… Они были теплыми и приятными.
Стоп!
Теплыми и приятными?
