Молодой человек сдвинул брови.

— Зачем?

— Это важно. Принеси мотылька! Только будь осторожнее, не убей его.

Явно в полном недоумении, полагая, что девушка просто над ним насмехается, Уильям все-таки изловил мотылька и принес его, осторожно удерживая за крылья.

— Прости, — прошептала Соланж и коснулась кончиком пальца трепещущего крыла.

В тот же миг мотылек перестал трепыхаться и бездыханным упал на ладонь.

Шекспир все еще недоумевающе посмотрел на Соланж, а та, спрятав руки за спину, поспешно заговорила:

— Это я убила его. Понимаешь теперь? Моя кожа смертельно опасна. Прикасаться ко мне — самоубийство! Вот почему я постоянно в перчатках. И никого не подпускаю к себе… Я как чума, только убиваю быстрее. Достаточно тронуть пальцем…

— Но… — Рот Шекспира открылся, чтобы что-то сказать, да так и остался открытым, хотя он не добавил ни слова.

И пока он стоял в полном оцепенении, Соланж подняла с пола сумку, с которой приехала в Лондон, и, покопавшись в ней, извлекла новую пару перчаток.

Натянула их на руки и сказала:

— Тебе лучше отправиться в «Глобус», не пропускать репетицию из-за меня. Скажи там, что я расхворалась, но постараюсь встать на ноги как можно быстрее… И это, — она замялась, сжав пальцы, — не говори никому. Я не хочу, чтобы люди боялись меня!

Тут Шекспир отмер.

— Я никому не скажу, — запальчиво кинул он. И запнулся: — Н-но как это вышло? Так было всегда?

— Проявилось, когда мне было тринадцать. От отца передалось, по словам матери…

— Я никогда прежде не слышал такого.

— И хорошо: я никому не желаю подобной судьбы, как моя.

Уилл продолжал усиленно думать о чем-то, кивнул, но весьма отстраненно. И вдруг произнес:

— А сэр Аллен… он это… он знал?

— Нет, конечно, — не стала обманывать парня Соланж. — В противном случае он бы не стал прикасаться ко мне…

— А он…

— Да, конечно. Но мне не жалко его! — добавила с вызовом. — Он сек меня плетью и заслужил свою смертью, жалкий боров.

Собеседник смутился, услышав эти слова: ясное дело, сэр Аллен в их маленьком Стратфорде был столпом общества, важным ее представителем. А она убила его…

— Э… я тогда отправлюсь в театр, и так уже опоздал, — промямлил Шекспир. — А ты выздоравливай. Я… Увидимся вечером.

— До свидания, Уилл.

Молодой человек не смотрел на нее, когда выходил, вполне может быть, что уже и не взглянет, как прежде. Что их дружбе конец! И мысль эта расстроила даже больше услышанного вчера от Сайласа Гримма.

В расстроенных чувствах Соланж легла на постель и долго лежала, глядя на спящего Гримма.

Он действительно мог ей помочь на дороге, теперь, в свете новых событий, девушка верила в это, но она стреляла в него и убежала…

А он поплатился за этой свободой.

И всем, что имел…

Почему?

Только лишь потому, что они перевертыши, в сердце которых живет один Лес, или дело в другом? Теперь, обратившись, эту общую связь, о которой лишь слышала краем уха, Соланж понимала яснее. Прочувствовала на собственном опыте, когда бегала с Гриммом по лесу…

Воспоминание оказалось приятным, и она улыбнулась.

Как он забавно схватил ее лапами и усадил себе на живот… Как утробно рычал, будто мурлыкал, и огромное тело медведя вибрировало под ней. Ей бы в жизнь не подумать, что он так умеет… Что Сайлас-Кайл-Гримм умеет дурачиться и быть нежным.

Совершенно не к месту всплыли слова болтушки Жюли: «Даже вы не можете не признать, что мистер Гримм приятный мужчина».

Соланж так и эдак разглядывала мужчину, спящего на полу, и скрепя сердце признала, что что-то в нем есть… Особенно, если он не язвит, а молчит, как сейчас.

В конце концов она задремала и проспала какое-то время, а проснувшись, почувствовала, что голодна. Гримм по-прежнему спал, и Соланж, впившись зубами в сочное яблоко, подхватила забытый Шекспиром исписанный лист.

Что увидишь, как проснешься,

Всей душой тем увлечешься.

Пусть любовь тебя гнетет:

Будь то волк, медведь, иль кот,

Иль с щетиной жесткой боров –

Для твоих влюбленных взоров

Станет он всего милей.

Как придет, проснись скорей! — прочитала она и посмотрела на Гримма.

— «Что увидишь, как проснешься…» — повторила она, отбрасывая лист. — Что у этого парня за глупости в голове? — возмутилась она, имея в виду написавшего эти строчки поэта.

Но рифмованные слова оказались навязчивыми, как мокрый лист, прилипший к подошве, и снова и снова крутились в ее голове до пробуждения Гримма. Она даже невольно на него рассердилась, словно он, а не Уилл, написал эти строки, чтобы ее изводить…

И потому начала их беседу с попреков.

И вообще не решилась спросить, что было ночью…

А Сайлас к тому же заговорил о необходимости отлучиться. И планами с ней не делился…

Может быть, потому ей и пришла в голову дерзкая мысль пойти за ним следом. Выяснить цель его назначения, проникнуть чуть глубже в патлатую голову…

Почему бы и нет?

Рана болела, но уже меньше по сравнению с утром, к тому же, если она собиралась избежать козней преследователей, ей было необходимо держать руку на пульсе. Самой заботиться о себе, как она обычно и делала…

С такими мыслями она и выскользнула из дома за Гриммом.

*Слова Оберона из пьесы Шекспира «Сон в летнюю ночь».

Глава 23

Она мешкала не больше минуты, а Гримм, стоило ей выскочить следом, уже заворачивал с их крохотной Сент-Лоренс-Путни-Хилл на главную улицу. Двигался вдоль лотков, с которых продавали еду и всякие сладости, и шел так быстро, что Соланж испугалась, что не нагонит его, потеряет из вида, но, к счастью, Гримм остановился купить пирожки с угрем и тем самым позволил нагнать себя, не привлекая внимания.

Соланж никогда ни за кем не шпионила прежде и теперь опасалась, что, приученный быть осторожным, Сайлас Гримм в два счета заметит ее, но нет, он ел на ходу и, казалось, больше не торопился. Не привлекая внимания стражников, он прошел до собора Святого Павла, обогнул его и направился вдоль реки… Шел недолго, и вскоре свернул в переулок между домами.

Соланж остановилась, прижавшись к стене и гадая, как быть, но все-таки крадучись направилась следом… Выглянула из-за угла и увидела Гримма, спускавшегося к реке. Скользнула следом, надеясь, что плеск воды у самого берега заглушит звук ее торопливых шагов…

И вздрогнула, вдруг услышав из темноты:

— И что ты здесь делаешь, шпионишь за мной?

Мужчина стоял у стены,