перед будущим улетучился вместе с паровозным дымом. Схватив сайку, он впился в неё зубами и подумал, что самые счастливые на свете люди работают на железной дороге.

* * *

По прибытии на вокзал путешественников ожидали дрожки на резиновом ходу с полированными поручнями и кожаными сиденьями. У них в уезде подобных и не видывали. Даже когда через село проезжали господа, экипажи у них были куда как проще.

Справный кучер в добротной одежде стянул с головы шапку и приветственно склонил голову.

— Наше вам почтение. Добро ли доехали? — Он с интересом перевёл взгляд на Матвейку с мамой, но ничего не сказал, лишь глаза хитро прищурил.

— Спасибо, Трофим. Надеюсь, Марфа Афиногеновна в добром здравии? — спросил Куделин.

— Слава Богу! Вас ожидают, — степенно кивнул кучер. — Велели доставить поскорее, так что домчу с ветерком!

Конь в упряжке легко сдвинул коляску с места, она покатила по городу мимо каменных купеческих хором, огромного дома в три этажа с колоннами и львами у входа.

На углу улиц стояли круглые тумбы с жестяными козырьками, обклеенные пёстрыми картинками. Бегали мальчишки с охапками газет. У будки, раскрашенной чёрными и белыми полосами, стоял городовой. При взгляде на коляску госпожи Беловодовой он встал навытяжку и подкрутил усы.

Потом город закончился, и коляска покатила по лесной дороге, окутанной сизой дымкой надвигающихся сумерек. Лес был точь-в-точь как дома, в селе, и Матвейка подумал: «Хорошо бы, если бы купчиха взяла меня в подпаски, хотя бы до осени, а ещё лучше, пристроила бы при конюшне, тогда можно зиму с работой перезимовать и с голодухи не помереть».

Рядом сидела маманя, вытянувшись в струнку, сжимая и разжимая руки, словно пыталась согреться от зимней стужи.

Когда багровое солнце упало за березовую рощу, из-за поворота выплыл и забелел колоннами огромный светло-жёлтый особняк с полукруглыми окнами, полными яркого света. Отражаясь от прозрачных стёкол в оконных переплётах, огни дрожали и переливались какими-то цветами неведомого доселе волшебства. Вдоль песчаной дорожки к дому горели масляные фонари на высоких ножках. Порыв ветра разнёс по двору нежный запах роз, что купами[11]алели на кустах у крыльца. Напротив аллеи подрастал молодой дубок ростом с Матвейку.

На пороге, кутаясь в шаль, стояла невысокая полная женщина в клетчатом платье с белым воротником.

Куделин легко взбежал по ступеням и остановился рядом с хозяйкой.

— Моё почтение, Марфа Афиногеновна. Привез вам гостей, как и обещал.

Женщина пытливо взглянула на него:

— Это доподлинно известно?

— Не извольте сомневаться. Документы все при мне. Ваш батюшка, Афиноген Порфирьевич, приходится двоюродным братом прадеду нынешнего Матвея Беловодова. — Кивком головы Куделин указал на Матвейку, переминавшегося с ноги на ногу.

— Душевное спасибо тебе, Платон Александрович, — сердечно поблагодарила Марфа Афиногеновна.

Хотя Матвейку немного успокоил дружелюбный ровный голос купчихи, он твёрдо сжал губы, приготовляясь дать отпор. Сам-то ладно, пусть хоть батогами бьют, но маманю он в обиду не даст.

Оробев, они с маманей не сдвигались с места до тех пор, пока Марфа Афиногеновна сама не подошла к ним вплотную. Она словно специально встала под фонарём, дозволяя разглядеть своё лицо с грубым шрамом от носа до подбородка. Шрам тяжёлыми буграми раздваивал губу надвое и тонкой ниткой сбегал к шее. Наверное, купчиха не умела улыбаться. От повисшего молчания Матвейке стало не по себе. Он смело зыркнул глазами и выпалил первое, что пришло в голову:

— О прошлом годе у нас на тётку Жире-чиху барсук напал. Всю харю в клочья располосовал. Так у неё теперь и одного глаза нет. А у тебя вон, оба на месте, и нос целёхонький.

Марфа Афиногеновна всё-таки умела улыбаться, потому что в глазах заплясали весёлые искорки, что в одночасье заставило забыть о её уродстве.

— Да, мне повезло. — Она положила Матвейке на плечо свою руку и посмотрела на маманю: — Добро пожаловать в гости, дорогие сродники. Коль уж Господу было надобно, чтоб мы нашлись, больше теряться не станем.

* * *

Осень подкрадывалась незаметно, исподволь: ночью она холодила воду в реке и пересыпала траву густым инеем, а днём усердно раскрашивала листья на деревьях, попутно просеивая через небесное сито мелкие частые дождички. Нынешняя осень сулила большой урожай, и в имении уже готовили вёдра и кадки, выбучивали из погреба бочки, чтобы прокалить можжевельником перед тем, как начать квасить капусту или заливать растительное масло с тонким запахом летнего зноя. А уж когда урожай будет убран, деревенские улицы запестрят свадебным раздольем, и молодые обязательно наведаются в имение, дабы засвидетельствовать своё почтение госпоже Беловодовой и получить подарочек из её рук.

Марфа Афиногеновна допивала утренний кофе, когда в столовую вошёл невысокий молодой человек с буйной шевелюрой каштановых волос и круглым пенсне на носу. Коротко поздоровавшись, он без предисловия выдал гневную тираду:

— Прошу прощения, госпожа Беловодова, что прерываю вашу трапезу, но моего ученика опять нет в классе. Не скрою, я нуждаюсь в средствах, но, если Матвей продолжит манкировать занятиями, я буду вынужден отказаться от места! Пусть его учит кто-нибудь другой, и желательно с розгами! По-иному он не понимает.

Марфа Афиногеновна посмотрела на горничную, что прибирала на столе после завтрака:

— Параша, ты видела Матвея?

— Да кто ж знает, где его носит? — Параша сердито сдвинула брови. — Сладу с ним нет! А какой капризный! Вчера кухарка ему на полдник гоголь-моголь сделала, так не стал есть. Представляете? Говорит, каши бы мне пшённой или овсяной затирухи. Никого не слушает, даже мать. Лукерья сейчас в кухне сидит с кухаркой лясы точит. Спросить у неё?

— Не надо. Сама поищу сорванца. Господин учитель, прошу подождать. И разумеется, время простоя будет оплачено.

«Не было у бабки забот, да купила бабка порося», — со смешком подумала Марфа, когда решительным шагом приблизилась к коровнику. Конечно, Матвейка находился там. Новый костюмчик, чтоб не замарался, висел на колышке для упряжи, а сам Матвейка в обтрёпанной одежонке вилами поддевал коровьи лепёшки и через крохотное оконце в хлеву выкидывал их в навозную кучу.

В проходе на перевёрнутом бочонке сидел скотник и курил самокрутку с махоркой.

— Шибче, шибче бросай. Что у тебя за замах такой цыплячий?

Матвейка сощурился, и Марфа Афиногеновна в первый раз обратила внимание на едва уловимый монгольский разрез глаз.

— И ничего не цыплячий! Вон я тебе половину стойла очистил, а ты бухтишь.

При виде хозяйки скотник вскочил и зажал самокрутку в кулаке, а потом постарался незаметно засунуть её в навоз.

Марфа Афиногеновна сердито сдвинула брови:

— Что тут происходит? Матвей, почему ты не на уроке?

Матвейка неторопливо