Шрифт:
Закладка:
Вулф снова приехал в Германию в 1935 году после публикации второго романа «О времени и о реке» (после прочтения этого многостраничного опуса один критик презрительно заметил: «Где другие ограничиваются предложением, он пишет абзац; где другие пишут книгу, он пишет сотню книг»). А потом через год — два лета он провел в Берлине. На летней Олимпиаде он был все шестнадцать дней. Его сопровождала дочь американского дипломата Уильяма Додда, светская львица Марта, с которой у Вулфа случился короткий роман[279].
Приехав в Германию в 1936 году, Вулф поразился гротескным переменам любимой страны. Житель Берлина рассказал ему о бойкоте еврейских магазинов, сжигании книг, культе насилия и о нюрнбергских законах[280]. Писатель вернулся в Нью-Йорк и взялся за новеллу «Хочу вам кое-что сказать» об американце, который на собственной шкуре узнает, что такое Третий рейх. Впервые новелла была опубликована в журнале New Republic в марте 1937 года. Вулф называл Гитлера «зловещим Мессией» и писал, что в Берлине «все было пропитано ядовитым дыханием гнета, преследований и страха». Нацистскому правительству было что ответить Томасу Вулфу: отныне его книги были запрещены в Германии[281].
В июле 1938 года Вулф умер от туберкулеза мозга. Ему было 37 лет. Он оставил два неоконченных романа[282]. Редактор Вулфа в издательстве Harper & Brothers Эдвард Эсвелл заперся в своем манхэттенском кабинете и принялся изучать тысячи страниц текста. Редактировать первую посмертную книгу Вулфа «Паутина и скала» было относительно легко. Она вышла в свет в июне 1939 года, критики восприняли ее неоднозначно. Эсвелл же сосредоточился на второй — куда более непростой для редактуры — книге. «Домой возврата нет», расширенный вариант «Хочу вам кое-что сказать», увидела свет в 1940 году. Главный герой полуавтобиографического романа разрывается между Нью-Йорком, Парижем и гитлеровским Берлином и ищет себя. История любви, утраты и надежды складывается из осколков прошлого и настоящего в своего рода оду ностальгии.
В момент неожиданного просветления главный герой говорит: «Нет возврата в семью, в детство, нет возврата к романтической любви, к юношеским мечтам об известности, о славе… нет возврата к старому порядку вещей, который некогда казался вечным, а на самом деле вечно меняется, — нет возврата в убежище Прошлого и Воспоминаний»[283].
Пока Эдвард Эсвелл пытался подготовить последнюю книгу Томаса Вулфа к изданию, Дитрих Бонхёффер, который искал ответы на те же вопросы, что и ее герой, пытался вернуться в Нью-Йорк после восьмилетнего отсутствия. Для этого приходилось использовать все имеющиеся связи. Получив повестку в мае, он написал отцу: «Дорогой папа, не мог бы ты поинтересоваться у майора фон Кляйста в письме или, еще лучше, по телефону, как обстоят мои дела»[284].
Карл Бонхёффер попросил майора об услуге: нельзя ли устроить Дитриху временное освобождение от военной службы? За Дитриха просила также Рут фон Кляйст-Ретцов. Этого оказалось достаточно. Пастору Бонхёфферу разрешили в апреле выехать в Британию, а также оформили годовую отсрочку. Дитрих немедленно ею воспользовался и покинул страну.
В Британии Бонхёффер сообщил Рейнгольду Нибуру, что Германия начнет войну через полгода, а то и раньше[285]. Нибур сразу же связался с президентом Объединенной теологической семинарии в Нью-Йорке и сотрудниками факультета. Семинария отозвалась мгновенно — Бонхёффера пригласили читать лекции летом. Отсрочка от призыва позволяла ему использовать эту возможность. Нибур тем временем обратился к своим коллегам и друзьям с тем, чтобы помочь найти Бонхёфферу постоянную работу в Соединенных Штатах[286]. План был выработан за несколько недель. Бетге управлял семинарией в Зигурдсхофе[287]. Его зять, пастор Фриц Оннаш, согласился управлять семинарией в Кеслине[288]. Бонхёффер пообещал совету Исповедующей церкви вернуться не позже чем через год. Однако на самом деле он готовился пробыть за границей гораздо дольше. Двадцать седьмого мая он подписал документы о передаче Бетге «полного права распоряжения всем моим имуществом».
2 июня 1939 года Бонхёффер вылетел из Берлина в Амстердам, а на следующий день — в Лондон. В столице Великобритании он провел три дня и еще раз встретился с епископом Джорджем Беллом. Седьмого июня он сел в Саутгемптоне на корабль и отплыл в Нью-Йорк[289]. Его сопровождал брат, Карл-Фридрих, которого пригласили в Университет Чикаго прочесть курс лекций[290]. Погода была прекрасная. Бонхёффер часами сидел на палубе и читал. Так приятно было хоть на время забыть о насилии, ненависти и приближающейся войне.
Гитлер вновь заговорил о несправедливости и притеснениях немецкого народа. После Первой мировой войны, возродив не имеющую выхода к морю Польшу, антигерманская коалиция захотела обеспечить стране выход к Балтийскому морю. Увы, решение не было изящным: Польше отдали кусок немецкой земли, размерами и формой напоминающей Уэльс. Расположенный на этой территории портовый город Данциг оказался под полным контролем Лиги Наций. В «польском коридоре» проживало около миллиона человек, в том числе 400 тысяч немцев — в основном в Данциге. Конечно же, Гитлер не мог воспользоваться такой замечательной возможностью — немецкое население Данцига, вне всякого сомнения, притесняли, а потому бедолаг просто необходимо вернуть в Рейх. Только вот «спасение» судетских немцев вызвало некоторые проблемы. Через полгода после подписания Мюнхенского соглашения, в конце марта 1939 года, премьер-министр Великобритании Невилл Чемберлен заявил в палате общин, что, если под угрозой окажется суверенитет Польши, «правительство Его Величества Георга VI будет обязано оказать польскому правительству всю возможную поддержку». С аналогичным заявлением выступила Франция.
Узнав об этих заявлениях, Гитлер в своем кабинете в Рейхсканцелярии ударил кулаком по столу и взвыл: «Я сварю им дьявольское зелье!»[291] Впрочем, официальный ответ был куда более сдержанным. Германия предложила заключить двадцатипятилетний пакт о ненападении в обмен на возврат Данцига и строительство шоссе и железнодорожной ветки внутри «польского коридора». Польское правительство это предложение отклонило.
28 апреля Гитлер выступил в Рейхстаге с двухчасовой речью. Он проклинал Польшу и, что важнее, денонсировал ранее подписанный пакт о ненападении. Его позиция звучала однозначно: «Данциг — немецкий город, и он желает вернуться в Германию».
В
