Шрифт:
Закладка:
Почти два года я оттрубил – денег не было и нет. И тут первый шанс мне судьба подкинула. Раньше, знаешь, лагеря были молодежные, «Спутник», там. Международная комсомольская лавочка по всему миру, в Ялте, в Алуште и еще где-то… Так меня пригласили и говорят: «Мы с вашими документами познакомились, вы нам подходите. Нам как раз такой человек, как вы, нужен. Будете вести культурную работу среди гостей и отдыхающих. Вы человек образованный, это как раз по вашей специальности. Раз в год оплачиваемый отпуск в любой точке мира за наш счет». Это в те времена! Что ты! «Перспективы, – говорят, – у вас неограниченные, вплоть до министра культуры».
– Ну и что же вы? – переживал юноша.
– А-а. Подожди. Не все так просто. «Только, – говорят, – есть один пункт, который необходимо исправить». Догадываешься, какой?
– Национальность? – предположил юноша.
– Нет, – отмахнулся старик. – Это они проглотили. Страшнее всего оказалось то, что я не член партии. «В партию надо вступить, – говорят, – без этого нельзя».
– Ну и вступили бы.
Старик покачал головой.
– Не смог, да и сейчас не могу. Это ж все равно, что подписаться под всей этой… идеологией, под всеми преступлениями, под всей этой гнусью… Нет, не могу!
– Да…
– А второй шанс был, когда я уже из театра ушел, режиссерские курсы окончил и на телевидении уже два с лишним года отпахал. Бондарчук, светлой памяти, Сергей Федорович к себе меня звал. «Я, – говорил, – тебе все покажу, всему научу. Переходи ко мне». Вот тут я прокололся. Надо было идти. Я тогда думал: сам всего добьюсь! Свое буду делать, а не чье-то… Потом уже, лет десять спустя, встретил я его в Союзе кинематографистов. Идет, старенький, по коридорчику мне навстречу. И я сам уже тогда седой пень, с телевидения ушел, на вольных хлебах, говорю ему: «Здравствуйте, Сергей Федорович. Помните меня?» А он посмотрел, знаешь так, невидяще. «Помню, – говорит. – Что же ты тогда ко мне не пошел?»
– Да…
– Третий шанс был, когда друг меня звал на киностудию МВД. У них же своя лавочка, как полагается. Замминистра к министру ходил за меня просить. Тот посмотрел документы. Глянул и говорит: «Да вы что?! Еврей, да еще и беспартийный! Убрать!»
Четвертый шанс я сам себе наколдовал. Думал обратно на телевидение вернуться. Ведь десять лет жизни было отдано. Я это Останкино открывал. Помню, побелили, покрасили все, в воздухе взвесь пыли, и, чтоб к сроку запустить, все оборудование тотчас поставили и врубили. А там магнитофоны, камеры, пленка, все позабивалось, пришлось потом всю технику полностью менять.
Пришел я туда, друзья-то остались, говорю: «Возьмите помрежем». А времена уж другие. Без партии только вторым помощником. Друг говорит: «Вторым не ходи. Не выберешься». Я и плюнул… А-а… думаю, и без вас проживу!
– Да…
Юноше нравились рассказы старика, волей-неволей перенимал он его манеры, переживая с ним, становясь как бы свидетелем того, что давно уже кануло в прошлое.
– Что я делаю здесь, не пойму, – продолжал старик. – Вся родня уже давно в Америке. Я один здесь. К себе зовут: «Приезжай». А что я там буду делать? Кому я там нужен? Племянница пишет: она на трех работах, муж на трех работах, в пять часов подъем, половину всех доходов – за квартиру. Ну и зачем? Что, здесь нельзя было так работать? У нас, говорит, у каждого по машине! Да, там без машины ты вообще не человек! Они ж весь общественный транспорт у себя уничтожили. Без машины никуда добраться нельзя. Мы, говорит, здесь свободны. Да какая же это свобода, если надо вкалывать с утра до вечера! И как ни вкалывай, все равно по их меркам останешься нищим. Стоило уезжать, чтобы так жить! Брат говорит: «Приезжай, наймем машину. Будешь почту развозить». Ага! Спасибо. Представляю: я на старости лет в драндулете развожу почту для этих рож. Шик! Я – актер, режиссер, фотограф разъезжаю на моторе, этакая американская мечта, и раздаю газетки, старый пень!.. Они весь мир ограбили, всех на себя работать заставили и еще внушили, что это великое счастье горбатиться для их процветания! Бред! Кому я там нужен, без знания языка, в чужой стране, с чужой культурой, историей, традициями?.. Никому.
– Да…
– Ну ладно. Что там Варвара?
– Варвара? – юноша покривился. – Чудит.
– А-а, – старик прищурился. – Ты не перечь ей. Она девушка нервная. С ней осторожнее надо. А то кусаться станет. Если б я ей хоть на секунду поверил, нас бы сейчас здесь уже не было и студии тоже не было, а был бы склад или магазин какой-нибудь. Тут комиссия приезжала из управления культуры. Сам Пальчиков был. Варвара перед ним как шавка стелилась. Посмотрел, говорит: «Как же театр может в таких условиях существовать? Что это такое? Немедленно ремонт». Посчитали, то да се, два миллиона… «Отдайте, – говорит мне, – ключи и документы Варваре». А я спрашиваю: «А зачем?» Представляешь, нет? Какой-то сморчок спрашивает: «А зачем?» Там все чуть не упали. А у него свита человек десять. Такие амбалы. «Как зачем? Для оформления». – «Пожалуйста, – говорю, – оформляйте… А документы я вам не отдам». Он мне: «А вдруг вы потеряете?» – «Извините, говорю, но я ей ничего не отдам. Когда надо, пожалуйста, я сам приходить буду, открывать, закрывать, сколько угодно, но помещение, говорю, по всем бумагам оформлено на меня и ни на кого другого. Так что извините».
– И что?
– Проглотили. А отдай я ей документы, она бы их тут же потеряла, и ищи-свищи. Все! Ничего не докажешь…
– Да…
– Она меня тут вызывает: «Поснимай меня». Я говорю: «Пожалуйста. Но вы хоть пленку оплатите. Слайды там или что
