Шрифт:
Закладка:
В один из дней старик сильно запоздал. Юноша ждал его в сквере, на скамеечке. Наконец за деревьями показалась сутулая фигура старика. Шел он медленно, с трудом переставляя ноги и горбясь сильнее обычного.
«Опять с похмелья? – подумал юноша. – Эк его клонит…»
Огромные темные очки в роговой оправе закрывали сразу половину лица старика.
«Это еще зачем? Для маскировки, что ль? Или так, для понту?»
Юноша поднялся навстречу старику.
– Вас не узнать…
– Здравствуй, дорогой… – простонал старик. – Давно ждешь?
– Да нет, не очень, – насторожился юноша. – Только пришел. Что с вами?
– Избили меня, птенчик, знаешь… Ох, сильно… Как не убили, не пойму. Спасибо, мужик какой-то шел – спугнул их…
– Да кто?
– Три амбала вот таких вот. – Старик приподнял правую руку и застонал. – Ой, не могу… Гады…
Тут только юноша, приглядевшись, увидел, что очки закрывали не все – правая щека до подбородка отливала фиолетово-желтым, лоб был в ссадинах и синяках.
И тут старик снял очки – зрелище было ужасно. Правый глаз напоминал бутон нераскрывшегося соцветия какого-то экзотического желто-коричневого цветка с фиолетовыми прожилками и черноватыми вкраплениями, левый был не лучше, но, в отличие от правого, который вовсе был сомкнут, мог открываться наполовину.
– Боже мой! Кто же это вас так?! – попятился юноша.
– Видал, как дедушку отмутузили? – простонал старик, водружая очки обратно на нос.
– Да за что?
– А не за что… Просто так… Из-за сотового. – старик взял юношу под локоть. – Ну, пойдем потихоньку… Томочка мне свой сотовый дала… Зачем? Не пойму. Говорит, а то потеряетесь. Ну вот. Вечером, народу еще полно, на остановке стою, понимаешь, уже около дома, тут раз – она звонит. Зачем, падла, звонила? Ну, я полез в карман, достаю, и тут ко мне подлетает один, говорит: давай сюда! Я говорю: не дам. Тут еще двое подкатили, орут ему: отбирай!.. Я бежать, они за мной. Пока бегу, думаю: догонят – убьют… Забежал во двор, поскользнулся, тут меня и догнали, суки… Ногами как начали мочить… встать нельзя, нет никакой возможности. Думаю: все… И знаешь, что меня спасло? Парень какой-то шел с дамою своей, он им орет: что ж вы делаете?! Те бежать… А я лежу… Кровищи море… А парень говорит: я их знаю, они местные. Помогли подняться, до дому довели… Сам бы не дошел… Может, спрашивают, «скорую»? Нет, говорю, домой лучше… Видишь теперь, чего стало? Жуть… Вот, брат, времена настали какие… Уж и по улице пройти нельзя… За сотовый убивают…
– Может, надо было отдать им этот сотовый? Сколько он там стоит, ну, баксов сорок, все же жизнь-то дороже… – пожалел юноша.
– Да я и сам теперь думаю: чего я за него уцепился. Гори он огнем! Жизнь дороже… Чего она мне его дала? Зачем он мне нужен? Но как представил: прихожу, а она меня спрашивает: где сотовый? Представляешь, нет? …Томочка б меня сожрала… «А-а, – завизжала бы, – вам ничего дать нельзя!» И в глотку зубами… «А-а-а!!..» Неизвестно, что хуже…
– Да, высокие отношения…
– Что ты, выше не бывает… Эверест! Дальше уже небеса… Ну, ничего… – Старик отпер замки и отворил тяжелую дверь. – Сейчас чайку… Эх, воды нет… Надо сходить. Посидишь, может? Я схожу пока.
– Куда ж вы пойдете? Давайте я…
– Ох, спасибо тебе… Только там теперь воду не дают, где раньше. Денег хочут… Да я теперь другое место нашел, тут вот магазин открыли для ветеранов. Ты один-то не найдешь…
Для воды была припасена десятилитровая пластмассовая канистра и прозрачная пятилитровая бутыль с ручкой.
Воду раньше набирали в троллейбусном депо, на проспекте, в двух минутах ходьбы от подвала. Когда же за воду стали требовать деньги, старик возмутился: «Что вы! Откуда у нас деньги?! Вам что – воды жалко?!» Воды, по-видимому, оказалось действительно жалко, после чего несколько раз студийцы заправлялись в дворницкой, а также в разбитом на пригорке ботаническом садике и даже в расположенном по соседству с подвалом детском клубе, где их сразу невзлюбили и относились пренебрежительно.
– Так это Варварины выкормыши, – объяснял старик. – Мы для них конкурирующая фирма! Они бы нас давно сожрали, если б не моя бумага.
Был период, когда старик приносил воду из дома, набирая ее в пустые двух– и полуторалитровые пластиковые бутылки. Бутылки оставались в студии, так что со временем все полки в гардеробе оказались завалены пустой разноцветной тарой.
– Во как удобно! – радовался старик. – Каждый сам рассчитывает, сколько чаю выпьет, берет бутылочку, набирает воды и приносит! Очень удобно!
Но кроме старика редко кто приносил воду подобным образом. Даже юноша – и тот забывал о бутылках. И вот теперь появился новый источник – магазин для ветеранов.
Путь к магазину пролегал мимо мусорного контейнера. У контейнера, поблескивая на сыром после дождя асфальте, вытянулась, как гриб, пустая пивная бутылка.
– Рубль! – указал юноша.
– Рубль-то оно рубль, – покривился старик. – Да куда ж мы его денем? Неудобно как-то в руках нести. На обратном пути, может, взять, да и то уже неинтересно собирать стало. Все цены растут, а бутылки дешевеют. Вон, у нас уже по восемьдесят копеек… Ну их! Возни больше – таскайся с ними. Тяжелые, падлы…
Когда деньги кончались, старик собирал пустые бутылки. Делал он это не столько от нужды, сколько желая лишний раз подчеркнуть свою независимость, отчужденность от других людей – от зрителей; подтвердить звание артиста – независимого от условностей человека, не боящегося показаться смешным или нелепым, вызвать недоумение или страх окружающих. Ведь если артист не может отойти от собственного «я», или, как любил повторять старик, оторваться от своего пупка, то ни о каком перевоплощении и переживании не может идти и речи! Отовсюду, из каждой фразы, из любого жеста будут видны белые нитки важности персоны самого артиста. «Посмотрите, каков я!» Ну, хорошо, посмотрели: красивый. Дальше что? А дальше надо сказать своему я: отдыхай, отойди в сторону и не мешай мне играть. И не важно, какая роль, важен подход…
Тем самым, не имея возможности играть на сцене, старик играл в жизни, прикидываясь то шутом, то нищим, то важным, то злым, в душе оставаясь всегда холодным, наблюдательным и бесстрастным. Игра захватывала его настолько, что пробуждала в нем охотничий азарт.
Для бутылок старик всегда имел при себе огромный полиэтиленовый пакет, такой вместительный, что в
