Ныне не только секретарь Кировской городской партийной организации, но и председатели исполкомов горсоветов в Кировске и Апатитах — люди не только с высшим образованием вообще, но еще и горняки, то есть соответствуют профилю своего горняцкого края. В бюро горкома партии также все знатоки своего дела. Поэтому не удивительно, что, встречаясь с политическими и хозяйственными деятелями, да и, как говорят, «с народом», убеждаешься в своего рода гордости тем, что у них «в верхах», как и у литераторов, бушуют творческие споры то вокруг системы очистных сооружений, призванных предохранить жемчужину края — озеро Имандра от загрязнения отходами АНОФ‑2, то по поводу изыскательных экспедиций геологической службы.

Подобного не могло быть на заседаниях бюро городской партийной организации пятьдесят лет тому назад хотя бы потому, что никто из нас не смел претендовать на компетентность в сугубо технических вопросах. Мы были, по преимуществу, политическими массовиками-организаторами, работа с людьми оставалась нашей первейшей, неотложнейшей задачей.

Нужно было, наперекор всему, призывать людей строить жилье, школы, бани, строить и во внерабочее время, понимая и разъясняя, что медлить нельзя. Нужно было изыскивать возможности готовить собственные кадры, готовить специалистов, не уповая на командированных. Нужно было создавать кадры оседлых жителей. В начальной стадии строительства это было чрезвычайно ответственной задачей, требовавшей опыта, специфической сноровки.

Возможно, я несколько идеализирую сохранившуюся преемственность той демократичности, которая на первой стадии освоения Хибин диктовалась неласковыми условиями жизни и работы, уравнивавшими руководителей и руководимых. Суровость Севера заставляла людей более остро ощущать свою общность, свое равенство перед стихией.

Конечно, все это радостно для меня, ведь я и сам себя проверяю: не приукрашиваю ли по-родственному людей столь дорогого мне края. Нет, не приукрашиваю. Ведь и без «свидетельских показаний», в личном общении убеждался, что люди хорошие, крепкие, заинтересованные.

Поразителен политический, организационный, технический успех народа, совершившего революцию всемирно-исторического значения. За одну пятилетку был пройден путь от запряженных оленями нарт Зосимы Куимова, вывезших сто пудов породы на пробу, до начала промышленной железнодорожной отгрузки концентрата «камня плодородия». Но из этого не следует, что с такой же стремительностью способна трансформироваться духовная сущность человека.

После победоносного завершения гражданской войны стало ясно, что в такой отсталой крестьянской стране, как Россия, совершить революцию легче, нежели достичь высокого рубежа культуры. И борьбу за культуру масс партия большевиков признала наиважнейшей и труднейшей задачей революции, настоятельнейшей своей заботой. Ликвидация неграмотности рассматривалась при этом лишь как элементарная предпосылка для развития культуры, в такой же степени, как производство кирпича является техническим условием возникновения градостроительных шедевров.

Первая группа молодых ленинградских литераторов не «наведалась» в экзотические Хибины, а с весны 1931 года обосновалась работать в аппарате газеты. Когда летом того же года Хибины посетил заместитель председателя Совнаркома А. Лежава, его осенила идея подкрепить литературную репутацию заполярной стройки и именем маститого писателя, автора нашумевшей эпопеи «Железный поток» — Серафимовича.

В письме к В. И. Кондрикову от 22 июля 1931 года Лежава сообщил:

«Я все еще под влиянием апатитовых впечатлений, поэтому вы не должны удивляться, что я не успел приехать в Москву и окунуться в собственное дело, как успел уже агитнуть в вашу пользу. Вчера встретился с тов. Серафимовичем, рассказал ему про апатиты и подбил старика ехать к вам, чтобы писать очерки о новых чудесах. Я считаю эту поездку очень полезной для вашего дела...»

Поездка Серафимовича не состоялась, но молодым ленинградцам удалось «агитнуть» за Хибины уже в следующем —1932 году — и не только очерками, а сразу двумя книгами: сборником «Большевики победили тундру» и книгой Я. Шаханова о почине никому тогда еще неведомого И. Г. Эйхфельда, вздумавшего доказать, что и за Полярным кругом можно выращивать «витамины».

Обе книги вышли в существовавшем тогда «Издательстве писателей в Ленинграде». Громоздкие формы «утрясаний» тогда еще не были изобретены, поэтому мне, как члену правления этого издательского кооператива, не составило особого труда утвердить их незамедлительное опубликование.

На заседании правления издательства особенно пылко поддержал это предложение неистовый путешественник Николай Семенович Тихонов. Его тогда больше всего увлекло мое живописное описание Хибинских чудо-гор, а всех остальных — мои восхищения ухой из розовой кумжи, которой меня угостил в домике на берегу волшебного озера Имандра кудесник и неисправимый фантазер Иоган Гансович Эйхфельд.

Правда, по поводу рукописи о заполярном агрономе-землепроходце мне пришлось давать объяснения секретарю обкома партии Борису Павловичу Позерну, старейшему большевику, человеку редкостного обаяния. Помнится, что больше всего его покорило мое описание, как ночь напролет провел я в избушке Эйхфельда, опьяненный его чудесной, тающей во рту кумжей и неистовой верой в реальность и необходимость развития заполярного земледелия.

Борис Павлович внимательно слушал, а затем, усмехнувшись, махнул на меня рукой и с лукавинкой спросил:

— А не зачаровала ли вас тысяча вторая сказка Шехеразады?

Спустя четыре десятилетия, в Ленинграде, на слете ветеранов Хибин, когда в своем выступлении я упомянул о первой встрече с будущим академиком Эйхфельдом, побудившей меня добиться издания о нем книги, Иоган Гансович воскликнул, что книга эта была лучшим подспорьем его работе в Заполярье.

Сборник «Большевики победили тундру» был первым литературно-публицистическим запевом только-только порожденных Хибин и первым вкладом ленинградских писателей в популяризацию стройки за Полярным кругом, тогда еще казавшейся диковинной.

Составителем-энтузиастом сборника был сотрудник нашей газеты, литературный критик Михаил Майзель. Не лишне будет рассказать об этом славном зачинателе писательской дружбы с Хибинами.

Когда я стал агитировать Мишу поработать в газете «Хибиногорский рабочий», а был он тогда доцентом Ленинградского университета, то он, не раздумывая, пренебрег академической карьерой, его пленил новый боевой фронт. Миша был моим близким другом, я знал, что юношей он добровольцем ушел в Красную Армию, прошел гражданскую войну, но для людей этого поколения подобная биография была столь естественна, что как бы и не возникала необходимость ее детализировать. Когда я согласовывал кандидатуру Миши в обкоме партии с Борисом Павловичем Позерном, тот, улыбнувшись, прервал первую же рекомендательную фразу. Борис Павлович в период Октября был комиссаром Северного фронта, в 1918 году Петроградским окружным военным комиссаром, был он и членом реввоенсовета 5‑й армии, Западного, Восточного фронтов, красноармейца Михаила Майзеля отлично знал, — во время отражения банд Юденича грамотный молодой красноармеец был уже заместителем начальника политпросвета армии.

Таковы были люди Хибин, таков был первый составитель первого сборника о большевиках, победивших хибинскую тундру.