Шрифт:
Закладка:
— С удовольствием, Исидор Игнатьевич! — заулыбался довольный есаул.
Глава двенадцатая
Разгорячённые скачкой к хутору подъехали шагом, не спеша. Казаки оседлали Исидору Игнатьевичу вислозадую мосластую кобылу. При первом взгляде знающий толк в лошадях Зорич сравнил её про себя с засидевшейся в девках девицей. Разглядев в деталях, он порадовался за Корфа: эта девица ещё не потеряла уверенности в своих силах, а значит, на неё ещё можно положиться. Не подведёт наездника.
Тем не менее тайком от Корфа погрозил пальцем Фролу Ивановичу. Тот широко развёл руки, мол, понимаю, сожалею, но выбора нет. Лошадь, однако, пришлась Исидору Игнатьевичу по душе. И желая испытать её в деле, он предложил есаулу свернуть с дальней, наезженной дороги и отправиться лесом. Перебравшись через глубокий овраг, поднялись на ровное плато, служившее, должно быть, выгоном для скота хуторянам. Не желая разочаровывать Исидора Игнатьевича, Зорич придерживал Кисмета, и к первым домам подъехали стремя в стремя. Крайние дома — выселка, как бы их назвали в русских деревнях, — стояли в отдалении от основного ядра построек села. Дома группировались вокруг костёла, разбегались от него несколькими улицами.
— Какие же это хутора? — поделился сомнениями есаул. — Посмотри, Исидор Игнатьевич, пара магазинов, цирюльня, трактир, костёл. Добротные. Дома на каменных фундаментах. Я не ожидал увидеть такое. Это если не заштатный город, то уж никак не деревня, скорее село.
— Я думаю, Евгений Иванович, — разъяснил Корф, — хутора — это скорее привычка. Начинали они наверняка с нескольких семей. Ссыльных в этих местах было много. А место удобное. Земли сколько хочешь, не так, как на их родине. Крестьянствуй. Не хочешь — рядом город, заводы, фабрики, порт. Вот они сгруппировались вокруг какого-нибудь хуторка. Отсюда и название.
Проехали неспешно мимо большого пруда, на одной стороне которого копошились гуси, а на другой, в воде, визжа, плескались дети. У большого дома, на пригорке, Исидор Игнатьевич придержал коня.
— Этот, — показал подбородком, — дом старосты. Анжей Озимек. Мужик непростой. Ты присмотрись к нему.
Игравшие у крыльца дети кинулись в дом. Подъехавших встретил сам хозяин. Поздоровавшись, взял поводья, обернувшись, крикнул в распахнутые ворота вглубь двора:
— Лех!
Белобрысый парнишка лет семнадцати, пробормотав что-то неразборчивое, увёл коней.
— Сын мой средний, Лешик, — пояснил хозяин. — Прошу в дом, господа!
Переступив порог большой комнаты, Евгений Иванович с интересом огляделся вокруг. Хорошо освещена, отметил он, три больших окна. На удивление высокий потолок. У окна длинная, покрытая рядном широкая лавка. Перед нею большой, человек на десять, стол и вторая скамья. На столе покрытый полотенцем каравай испечённого хлеба. В левом, дальнем, углу большая русская печь.
В доме хорошо пахло травами и хлебом. Пучки трав висели в укромных углах под потолком. За занавесками угадывались двери в другие комнаты.
— Присаживайтесь, господа, — указал на лавку хозяин. — Казя! — позвал он.
Распахнув занавеску, в комнату вплыла дородная хозяйка.
«Однако, — поразился Корф. — Стати-то какие! Прям царица Савская!»
Почему на ум необременённому знаниями о замшелой истории Исидору Игнатьевичу пришло это сравнение, он, и подумав, не объяснил бы, а тут и думать было некогда.
Состояние Корфа удивительным образом, правда в меньшей степени, передалось есаулу. Не столь впечатлительный, он, переведя взгляд с дородной хозяйки на Исидора Игнатьевича, разом обрёл равновесие.
— Это супруга моя, Казимира Юзефовна, — пояснил Анжей Озимек.
Высокая, с толстенной белокурой косой вкруг головы. Глаза большие, озорные, смелые. Яркие сочные губы. Блеснувшие в плотоядной усмешке белые зубы уверенной в своей неотразимости самки сразили бы и более стойкого, чем Корф. «Чур меня!» — подумал на всякий случай есаул и толкнул коленом Исидора Игнатьевича.
— Очень, очень приятно! — спохватился тот. — Это Евгений Иванович, а меня зовут Исидор Игнатьевич. Будем знакомы. Очень приятно.
— Я только что испекла хлеб, — сочным сопрано предложила Казимира Юзефовна. — Не желаете? И молоко. Свежее. Утренней дойки.
— Спасибо! С удовольствием! — за двоих подсуетился Корф.
Хозяйка, прижав к дородной груди большой каравай пахучего хлеба, ловко нарезала большущих ломтей.
— Мне горбушечку! С детства люблю, — попросил Корф.
Хозяйка, улыбнувшись, бросила через плечо:
— Зося, принеси молоко.
Зося, лет двенадцати, прижав к животу двумя руками, принесла большой кувшин. Сбегав, принесла две расписные глиняные кружки.
Всё это время Анжей сидел, не проронив ни слова. Зорич имел время рассмотреть его. Да, решил он, мужик не сахар. Цепкие глаза, глубокие, под густыми бровями. Плотно сжатые тонкие губы. Покойно лежащие на столе, натруженные крестьянским трудом руки. Надо расспросить Корфа, что он знает о нём. Интересно, как долго Попов был здесь, на хуторах.
Умяв пару кусков хлеба и выпив две кружки молока, Корф отвалился от стола, благодарно улыбнувшись довольной хозяйке.
— Да-а-а, вот что значит хлеб из печи, а молоко — прямо от коровки!
Простодушная Казимира Юзефовна, сложив губы бантиком, всплеснула руками:
— Матка боска! Неужели такой кавалер — и живёт один?!
Не ожидавший такого лукавства Корф, слабодушно закашлявшись, покосился на Евгения Ивановича, которому стоило большого труда не рассмеяться.
— Да нет, почему же, — не сразу нашёлся Исидор Игнатьевич. — Дело в том, видите ли…
— Дело в том, Казимира Юзефовна, что наша работа, частые смены места жительства, — пришёл на помощь другу Зорич, — не позволяют нам обзавестись хозяйством.
— Да, да, да! Вот видите, очень, очень жаль, — подхватил Исидор Игнатьевич. — Служба отечеству, знаете ли…
Хозяйка понимающе кивнула головой, смахнув краешком вышитого фартучка как бы слезу с хитрющих глаз.
* * *— Ну и шельмы! Ну и кошки блудливые! — едва отъехали от дома, стал жаловаться есаулу огорчённый бестактностью Казимиры Юзефовны Корф.
Евгений Иванович слушал молча, посмеиваясь в усы.
— Всё хотят знать! До всего им дело! — не унимался ожидавший поддержки Исидор Игнатьевич.
— Да, чего уж там, друг любезный! — не выдержал Зорич. — Просто жениться вам нужно.
