времени Белград будет занят, главным образом, вопросами внутренней консолидации. В отчете от 24 мая 1914 года австро-венгерский посланник в Белграде барон Владимир Гизль отмечает: хотя численность сербских войск вдоль албанской границы остается внушительной, причин опасаться будущих вторжений нет[345]. Столь же спокойно было воспринято донесение, посланное военным атташе в Белграде три недели спустя (16 июня). Отто Геллинек сообщал, что сербские офицеры отозваны из отпусков, что резервистов просят не менять мест постоянного проживания, а армия Сербии находится в повышенной боевой готовности. Тем не менее никаких агрессивных действий Сербии в отношении Австро-Венгрии или Албании, по его мнению, не ожидается[346]. Итак, на южном фланге всё было относительно спокойно.

Не похоже было, чтобы сами австрийцы собирались воевать. В начале июня Берхтольд поручил одному из начальников отделов министерства, барону Францу фон Мачеко, подготовить секретный список с изложением основных проблем империи на Балканах и предложить варианты решений. Меморандум Мачеко, составленный им после консультаций с Форгахом и Берхтольдом и 24 июня переданный министру на рассмотрение, является для нас самым ясным выражением состояния дипломатического мышления в Вене летом 1914 года. Это не слишком оптимистичный документ. Мачеко включает в меморандум лишь две позиции, где на Балканах наблюдалась положительная динамика: признаки сближения между Австро-Венгрией и Болгарией, которая наконец «пробудилась от российского гипноза», и создание независимой Албании[347]. Однако Албания не являлась моделью успешного государственного строительства: уровень внутренней турбулентности и беззакония был высоким, и большинство албанцев полагали, что без внешней помощи у них порядка не будет[348]. Почти все остальные пункты списка были негативными. Сербия, выросшая и усилившаяся после двух балканских войн, стала большей угрозой, чем когда-либо раньше, общественное мнение Румынии изменилось в пользу России, так что стал актуальным вопрос о том, когда Румыния формально порвет с Тройственным союзом, чтобы присоединиться к России. Австрия на каждом шагу сталкивалась с политикой России, которую поддерживал Париж и которая была «в конечном счете агрессивной и направленной против статус-кво». Теперь, когда Османскую империю вышвырнули из Европы, единственной целью Балканской лиги, поддерживаемой Россией, могло быть окончательное расчленение Австро-Венгерской империи, чьи владения Россия когда-нибудь скормит своим голодными сателлитам.

Что могло бы способствовать улучшению ситуации? Меморандум фокусировался на четырех ключевых дипломатических целях. Во-первых, Германии следует внушить больше понимания австрийской балканской политики – Берлин постоянно недооценивал всю серьезность проблем, с которыми Вена сталкивалась на Балканах, и от него ожидалось гораздо большей поддержки. Во-вторых, Румынии пора было определиться, с кем она войдет в союзнические отношения. Русские обхаживали Бухарест в надежде получить нового союзника против Австро-Венгрии. Если румыны намерены присоединиться к Антанте, то Вена должна узнать об этом как можно раньше, чтобы принять меры для защиты Трансильвании и остальной части Венгрии. В-третьих, следует ускорить заключение союза с Болгарией, чтобы противостоять последствиям улучшения отношений между Россией и Сербией. Наконец, следует экономическими уступками отвлечь Белград от политики конфронтации, хотя Мачеко скептически относился к возможности таким образом преодолеть его враждебность.

Меморандум Мачеко содержал признаки паранойи: это было странное сочетание истеричности и фатализма, которое многими австрийцами того времени считалось характерным для настроения и культурного стиля Вены начала ХХ века. Однако в этом не было и намека на то, что Вена считает войну – ограниченную или общую – неизбежной, необходимой или желательной. Напротив, упор в меморандуме был сделан на дипломатических методах и задачи ставились в соответствии с самовосприятием Вены как оплота «консервативной политики миролюбия»[349].

С другой стороны, Конрад, в декабре 1912 года возвращенный на должность начальника Генштаба, оставался несгибаемым приверженцем милитаризма. Однако его авторитет ускользал. В мае 1913 года выяснилось, что полковник Альфред Редль, бывший начальник военной контрразведки и начальник штаба 8-го армейского корпуса в Праге, регулярно передавал в Санкт-Петербург секретные военные материалы, включая подробные планы мобилизации, которые, в свою очередь, русские передали Белграду. Скандал бросал нелестный свет на квалификацию Конрада как военного администратора, если не сказать большего, поскольку все назначения такого уровня были его сферой ответственности. Редль был известен своими гомосексуальными похождениями, и его нескромные и дорогостоящие любовные связи делали его легкой добычей для шантажа со стороны российской разведки. Возникал вопрос: как могло получиться, что это ускользнуло от внимания Конрада, который с 1906 года обязан был курировать служебное продвижение Редля? Было известно, что Конрад мало интересуется этим аспектом своей работы и ограничивается поверхностным знакомством с делами многих назначенцев на высокие командные посты. Свою ошибку Конрад усугубил тем, что разоблаченного полковника-шпиона заставили покончить жизнь самоубийством, вручив ему пистолет в гостиничном номере. Редль застрелился, и эта позорная развязка не только возмутила наследника престола – правоверного католика, но и, что важнее – лишило Генеральный штаб возможности получить от Редля показания о том, что и как он успел передать в Санкт-Петербург.

Возможно, именно это и было целью Конрада, поскольку выяснилось, что в число лиц, причастных к торговле австрийскими военными секретами, входил один офицер Генерального штаба, по происхождению – южный славянин, Чедомил Яндрич, близкий друг Курта фон Хётцендорфа, сына Конрада. Чедомил и Курт вместе учились в Военной академии, вместе выпивали и веселились. Стало известно, что Яндрич, а также итальянская любовница Хётцендорфа-младшего (в этом отношении Курт был сыном своего отца) и другие их приятели были вовлечены в продажу итальянцам военных секретов, большая часть которых передавалась в Санкт-Петербург. Возможно, что и сам Курт фон Хётцендорф был причастен к шпионской деятельности русских, если верить заявлениям полковника Михаила Алексеевича Свечина, тогда – начальника разведки Санкт-Петербургского военного округа. Позже Свечин вспоминал, что среди австрийских шпионов, снабжавших Россию секретнейшей военной информацией, был и сын начальника штаба, который, как утверждалось, похищал рабочие документы в кабинете своего отца и выносил для копирования военные планы Генерального штаба. Можно легко себе представить влияние всех этих неприятных и запутанных событий на репутацию Конрада. В то время вина Курта фон Хётцендорфа (если он и вправду был агентом) не была раскрыта, но в мае 1913 года в Вене на заседании высокопоставленных военных под председательством Конрада было объявлено, что молодой человек виновен в сокрытии важной информации о своих разоблаченных приятелях. Призвав собравшихся офицеров вынести сыну самое суровое наказание, Конрад лишился самообладания и был вынужден на время покинуть заседание[350]. Несмотря на всё свое высокомерие, начальник Генерального штаба был глубоко деморализован разоблачением Редля, – настолько, что в летние месяцы 1913 года проявлял нетипичную для себя сдержанность в высказываниях[351].

Самым серьезным препятствием на пути агрессивной политики войны оставался Франц Фердинанд. Наследник престола усерднее, чем кто-либо другой, старался нейтрализовать влияние воинственных рекомендаций Конрада на руководителей страны. В начале февраля 1913 года, через шесть недель после возвращения Конрада на должность, Франц Фердинанд напомнил ему при встрече во дворце Шенбрунн, что «долг правительства – сохранение мира». Конрад с обычной прямотой ответил: «Да, но не любой ценой»[352]. Франц Фердинанд неоднократно просил Берхтольда игнорировать доводы начальника Генерального штаба и направлял своего помощника, полковника Карла Бардольфа, к Конраду со строгим указанием – не доводить министра иностранных дел «до крайностей». Конраду было заявлено, что Франц Фердинанд «ни при каких условиях не станет воевать с Россией»; ничего подобного у него и в мыслях нет, и что эрцгерцогу не нужно от Сербии «ничего, ни единой овцы, ни сливового дерева»[353]. Отношения между ними все более накалялись. Осенью 1913 года их взаимная враждебность перешла в открытый конфликт. В присутствии старших офицеров Франц Фердинанд резко отчитал начальника Генерального штаба за перемену диспозиции на маневрах без консультации с ним, эрцгерцогом. Лишь посредничество фон Аренау, бывшего начальника личного штаба Франца Фердинанда, помешало Конраду подать в отставку. Однако его вынужденный уход с поста был лишь вопросом времени. «После разоблачения Редля, – вспоминал один из адъютантов эрцгерцога, – Конрад сделался политическим покойником (…), речь могла идти лишь о дате похорон»[354]. После нескольких шумных пререканий