– Стоял и что?

– А то, что гадалка туда приезжала. Из уезда. Самая настоящая. И я к ней ходила. Мне батюшка денег на пряники дал, а я ими гадание оплатила. Что я пряников не едала, что ли? И она мне сказала, что мне на роду написано ходить в парче, шелках, бархате и золоте с каменьями дорогими.

Ангелина рассмеялась. Весело, от души.

– Даже я уже в сказки не верю, Глашка. Какие шелка да бархат? Какие каменья? Или ты ждешь, что на тебе граф какой-нибудь женится? Так у нас в округе только один граф – Алексей Константинович Румянцев. Так он, во-первых, старый, а во-вторых, после того как овдовел, сидит в поместье затворником и не ходит никуда, по жене своей горюет. Батюшка сказывал, что может целыми днями из спальни своей не выходить.

Глафира лишь улыбнулась младшей сестре. Что с нее взять, с дурочки. Ребенок еще совсем. Откуда ей знать, что с графом Алексеем Константиновичем Глафира общается каждый раз, как наведывается к отцу в усадьбу, когда тот там делами своими заведует. Под разными предлогами оказывается она в усадьбе и ненароком попадается графу на глаза. И то, что он старый, неправда. Всего-то пятьдесят три года. Да, на двадцать лет старше батюшки, но это же совершенно ничего не значит.

Глафира знала, что нравится Румянцеву. Сильно нравится. Так сильно, что пару дней назад он предложил ей переехать к нему. В дом и в опочивальню. Обещал, что она ни в чем нужды знать не будет. Жить станет во флигеле. Получит в личное распоряжение горничную. Есть станет с фарфоровой посуды серебряными приборами, наряды заказывать прямиком из Парижа.

Ох как подмывало Глафиру согласиться, переехать из их ладного, но небольшого домика на деревенской окраине в двухэтажный флигель в графском имении. Вместо рубашки с сарафанами носить платья с тонкой талией и широкими пышными юбками, придерживать их при ходьбе руками, чтобы не колыхался кринолин. Иметь в услужении горничную, которая исполняла бы все ее желания.

Глафира знала, как сильно в деревне завидуют ее матери. Марфа, родившаяся в такой бедной семье, что и хлеба вдоволь никогда не видела, поймала удачу за хвост, выйдя замуж за предприимчивого и удачливого Никиту Якунина. Кто бы мог подумать, что он в приказчики пойдет да так там развернется, что управляющий, а вслед за ним и хозяин без него шагу сделать не смогут.

Материнский житейский успех ее старшая дочь собиралась не повторить, а превзойти. Флигель, горничная и платье с кринолином были обязательными атрибутами этого успеха, но, помимо материнской красоты, Глафира унаследовала и якунинский расчетливый ум и смекалку.

Она понимала, что ее постыдное происхождение в деревне не забыли. Пойдет в любовницы к старому графу, сразу припомнят и материнский позор тоже. Все девки и женщины деревни будут вслед змеями шипеть, да и те, кто плюнет, найдутся. И Марфе припомнят, как со свекром жила да ребенка от него понесла. Да и у нее, у Глафиры, тоже могут быть дети. И что их ждет? Клеймо байстрюков, вот что.

А если она Алексею Константиновичу наскучит? Что тогда будет с ней и ее детьми? Обратно в отцовский дом ее, конечно, пустят. Да вот только путь из грязи в князи не такой болезненный, чем обратно. Каково ей будет после флигеля и пышных платьев снова очутиться в деревенской избе?

Да и разницу в возрасте тоже списывать со счетов не след. Помрет старый граф, дай господь ему здоровья, что она тогда делать будет? Новые наследники, ясное дело, попрут ее из поместья. И путь останется все тот же – в родительскую избу, под насмешки и позор. Нет, такой судьбы для себя Глафира не хотела.

– Я, барин, скрывать не буду. Милы вы мне, – отвечала она Румянцеву, скромно потупив глаза. – Вот только я девушка честная. Мне позором себя покрыть – так лучше в омут с головой броситься. Пока мила я вам буду, так вы меня от пересудов людских защитите. На то будет воля и милость ваша. Вот только, случись что худое, людская молва меня хуже прокаженной сделает. Уехать мне придется отсюда. А куда ж я поеду, без семьи, без благодетелей, без денег? Кто меня защитит?

Вообще-то она прекрасно понимала, что в ее положении отказывать хозяину недальновидно, да и просто глупо. Румянцев, если б захотел, мог оставить крестьянку Якунину в своем доме без всякого на то ее согласия. Вот только знала она, что Алексей Константинович – человек благородный, тонкий, образованный и добрый. Никогда за ним ничего дурного в адрес девок не числилось.

Внутренним своим чутьем понимала Глафира, что Румянцев ее не обидит. Чувствовала, что ведет себя правильно, сразу не соглашаясь на предложение, сколь позорное, столь и выгодное. Половина ее деревенских сверстниц душу бы заложили, только чтобы оказаться на ее месте. А Глафира в тот день ушла из поместья с гордо поднятой головой, чувствуя, как взгляд старого графа прожигает ей спину, и вот теперь сидела в постели, насмехаясь над младшей сестрой и чувствуя приближение в свою жизнь чего-то большого и очень хорошего. Чего именно, она и сама не знала.

Дня через три Никита Якунин, человек, которого она привыкла называть отцом, хотя, строго говоря, приходился он ей сводным братом, приехал из имения совсем рано, еще и полудня не было. Мать, готовящая обед, встревоженно выглянула из кухни.

– Никита, ты чего в такой час дома? Приболел или случилось что?

– Случилось, – сказал батюшка задумчиво. Голос у него был какой-то странный. – Марфа, Глашка, идите обе сюда.

– Так мне хлеб из печи доставать пора, пригорит, – возразила Марфа.

– Бог с ним, с хлебом. Иди сюда, я сказал.

Батюшка никогда себе не позволял так разговаривать с матерью. Глафира даже напряглась немного, но за собой она никакой вины не знала, поэтому в горницу пришла спокойно, села, сложив руки на коленях, в ожидании новостей. Мать отложила ухват, встала в дверях, всем своим видом показывая недоумение.

– Что такое приключилось? Тебя уволили?

В голосе у нее вдруг прорезалась тревога. Не хотела Марфа Якунина обратно в бедность, безнадегу и тяжелый крестьянский труд. Ой не хотела. Нравилось ей быть женой приказчика.

– Никто меня не уволил, – отмахнулся от глупого предположения Никита. – Тут такое дело. Барин мой, Алексей Константинович, сватает нашу Глафиру.

– Что? – не поняла Марфа. – Как это сватает? Ты уж, Никитушка, не заговаривайся. В дом ее хочет взять? Так не