Антон перешучивался с Алисой, Лена расслабленно улыбалась, молчала и много пила. Время текло, я смеялась, все смеялись. Мир слегка кружился и вдруг стянулся: Антон встал и начал речь, которую, видимо, заранее написал на бумажке и выучил – настолько механически она звучала.

– Мы собрались не просто так, а по очень важному поводу. Передо мной сидит человек, с которым я хотел бы провести остаток своей жизни. Человек, которого я люблю годами.

Алиса смотрела с интересом, сдерживала смешки. У меня забилось сердце от ужаса. Лена сидела с лицом мёртвой селёдки и не дышала. Антон сбился, набрал воздуха, сказал:

– Выходи за меня, – и взглянул на Лену.

Она не была рада. Она смотрела на Антона так, как будто бы его стошнило на стол или как будто бы он обкакался. Посетители ресторана с любопытством наблюдали, как у Антона не получается открыть коробочку с кольцом. Лена остановила его, положила ладонь поверх его рук и коробочки. И тихо прошептала:

– Давай выйдем и поговорим?

Они в этой своей красивой одежде пошли на улицу, забыли надеть пальто, а мы с Алисой не стали их останавливать. Пока они разговаривали, я и Алиса ели вкусную еду, хвалили инжир в тарталетках и каннеллони со шпинатом и моцареллой. Мы обе притворялись, что всё в порядке и такие события случаются с нами каждый день. Я нервно пила шампанское, делала огромные глотки. Когда закончилась бутылка, Лена и Антон вернулись. Они были красные, оба заплаканные и несчастливые. Лена сказала Антону: «Увидимся» – и ушла, даже не попрощалась с нами.

Антон был потерянный, я смотрела на него с жалостью. Меня окончательно отрезвило то, насколько отдельно от реальности он существовал и не видел простых вещей. Мой гастрит уже прошёл, прошла и боль от любви к Антону. Он эмигрировал, оставил меня в прошлом, и общаться с ним не хотелось. Как и Лене, мне нужно было время.

5

Двадцать третьего февраля у Алисы был выходной, и мы наконец встретились. Алиса была уставшей, синяки под глазами некрасиво обвисли. Это всё много дней без выходных, как она мне объяснила. Я знала, что такое работать без выходных. Я не знала, как сказать ей об этом так, чтобы не раскрыть мою тайную работу с выгулами. И я не сказала ничего – сочувственно погладила по плечу. Алиса улыбнулась угасшей лампочкой.

Мы пошли гулять по Москве. Снежок красиво падал, было скользко, вокруг лежали небольшие сугробы. Мы обе очень любили Москву и обошли её всю по центру. Как будто съели серединку лаваша.

Мне нужно было столько всего рассказать ей. Про новую-старую работу, про квартиру Лены, про друга-который-вышел-из-дома. Всё, что не стоило обсуждать в переписке. Алиса слушала и слушала, смеялась там, где я смешно рассказывала, поддерживала там, где я рассказывала грустно. Она тоже много думала об Антоне и тоже начала забывать его. Я поскользнулась и сказала: «Наверное, это знак, что нужно перестать обсуждать Антона». Алиса улыбнулась. Алиса улыбалась, и было совсем невозможно понять, о чём она думает. Она взяла меня за руку – такая трепетная и нежная. Я радовалась этому жесту. Алиса всегда делала только то, чего хотела.

Около Арбата взрывался самый зловещий салют в мире. Низкий, шарообразный, ярко-алого цвета. Он был похож на фонтан крови и гремел тысячей выстрелов. Салют напугал нас, встревожил – подступал страх, будущее несчастье. Алиса снова взяла меня за руку и повела подальше, но эти звуки ещё долго шумели у меня в ушах. Слова друга-который-вышел-из-дома уплотнялись, превращались в реальность.

И мы встретили его, друга. Он выглядел невзрачно: грязно-серая куртка, чёрные спортивки, чёрный рюкзак. Я узнала его со спины по торчащим кудрям. Подошла и молча обняла. Даже если бы это оказался другой мужчина, мне не было бы стыдно. Я слишком скучала. Друг обрадовался, крепко прижал к себе. Мы молча стояли на Тверской и обнимались, я дышала ему в пуховик. Он осторожно разжал объятья, сказал, что ему пора, и на прощание прошептал: «Уезжай». Мне не было дела до его предупреждений, я хотела узнать, как его дела, хотела рассказать об изменениях в своей жизни. Но он не стал спрашивать и быстрым шагом отдалился от меня и моей любви.

Я смотрела ему вслед, хотя смотреть вслед уходящим любимым людям считалось плохой идеей. Но сейчас я слишком печалилась, по сердцу поскребли наждачкой, я выпала и замерла. Алиса мягко позвала меня по имени, окунула в глубокую реку надёжности, взяла за руку. Мы молча пошли дальше, окружённые зимними московскими огоньками.

Мне хотелось поцеловать её, но я бы никогда не решилась. Я почувствовала что-то внизу живота, испугалась, что это гастрит. Но Антона больше не было, поэтому и гастрит исчез. Моя врач считала, что дело в антибиотиках. Интернет считал, что дело в исчезновении фактора стресса. Я считала, что антибиотики стали моими ангелами-хранителями и отторгли Антона из моего сердца.

На прощание мы с Алисой долго и крепко обнимались, летел снежок, звучали сирены. Я пришла домой пешком, счастье было рассыпчатым, материальным. В коридоре квартиры меня встретила кошка Окрошка, я взяла её на руки, крепко прижала к груди, а она порвала очередную куртку, и это было совсем нестрашно. Я засыпала улыбаясь, с надеждой, и снились мне мёртвые лебеди и плачущие херувимы.

Примечания

1

Организация, деятельность которой признана экстремистской на территории Российской Федерации.

2

Пянсё – паровые пирожки с начинкой из мяса или овощей из кухни корё-сарам.

3

Организация, деятельность которой признана экстремистской на территории Российской Федерации.

4

Организация, деятельность которой признана экстремистской на территории Российской Федерации.

5

Признан иноагентом.