но у кого их нет? А если нет таких проблем, то есть другие. Работа Зои мне очень понравилась: структура, мысль, выводы. Рекомендую поставить ей высший балл».

Зоя поблагодарила меня, и я решила, что сделала всё правильно – никому не нужно тратить лишнее время на чтение бесполезной бумажки. Зоя не открыла файл с письмом – видимо, не оставалось времени – и просто отправила комиссии. Случилась трагедия. Из-за моего отзыва её отправили на пересдачу через год, а про безумного профессора стали думать, что он окончательно потерял рассудок. Над ней смеялся весь курс, она плакала и ненавидела профессора. Я сломала человеку жизнь и сделала это не специально, но исправить ничего нельзя было.

Вскоре после инцидента с рекомендацией профессор отправился на пенсию, и ассистентка ему стала не нужна.

Из-за случившегося я грустила днями и вечерами и нашла социальные сети Зои. Мне приносило мазохистское удовольствие листать её посты, смотреть видео, фотографии, истории. Я изучила её жизнь, и в этой жизни не было академии. Много постов, но ни одного про университет или учёбу. Как будто их никогда и не было в её жизни.

Из-за Зои работа в «Пчёлке» не ладилась. Она не ладилась и не ладилась, и госпожа Пчела вызвала меня на Серьёзный разговор. На этом разговоре она пила мартини с высокомерным лицом, и лицо её было дряблым, как будто целлюлитным. Она говорила:

– Я вижу, что тебе сложно и не всё у тебя получается. Я вижу, как ты стараешься. Но я не могу понять, почему у нас давно не было никаких событий. И почему ты стала реже приходить в бар. Может быть, тебе нужна помощь? Скажи, что мне сделать, чтобы ты стала чувствовать себя лучше?

Начальница очень старалась говорить с эмпатией, вот только недовольства в её голосе было гораздо больше. Оно прорывалось наружу пчелиным роем и втыкалось в меня тысячей жал. Первое предупреждение: ты можешь скоро потерять работу.

Я долго плакала после этого разговора, а потом позвала Антона погулять. Они с Леной, если верить инстаграму[4], помирились и теперь снова везде были вместе. В этот вечер они шли в театр, или в кино, или куда-то в другое место, где нужно платить за развлечение. Антон был вне доступа. А вот Алиса в этот день не развлекалась и согласилась со мной увидеться.

Местом встречи мы назначили книжный для интеллектуалов, Алиса любила читать такую литературу. Мы просто бродили, смотрели на книги и комментировали самые смешные названия. Мне хотелось рассказать ей про все свои несчастья – похожие чувства у меня вызывал Антон. Но недоверие победило, и я молчала о «Пчёлке», возможной потере работы и безденежье. Дурацкие обложки помогли отвлечься, почувствовать что-то за пределами своей несчастной жизни. И это было даже важнее, чем жалобы, слёзы и разговоры начистоту.

Алиса в этот день меня не слишком манила. Наоборот – я ощущала её как что-то чужеродное, не относящееся ко мне. Она весь вечер была мутная, говорила о насекомых, которые могут перерабатывать пластик, и о грибах. Это звучало бы интересно, но я сама была пластиком, который поедает мир безденежья. В общем, смешные названия книжек помогли, а Алиса – не очень.

Спустя пару дней Антон появился, возник из воздуха и позвал меня поесть рамен. Это предложение удивило и обрадовало. Мы пошли есть, Антон рассказывал про фильм, на котором они были с Леной.

– Это похоже одновременно на «Игру престолов» и любой французский фильм «новой волны»!

Он говорил, а я смеялась и не верила.

– А ты посмотри, и обсудим!

Это был знак близости, что-то несвойственное Антону. Рамен стал значить для меня многое – любовь.

На следующий день я пыталась вспомнить название фильма, но у меня заболел живот. Скручивало до смерти, я лежала и тихонько скулила. Рамен значил не только любовь, но и страдание.

Несколько дней живот не проходил. Он то побаливал, то затихал. Никакие таблетки не помогали. Днём живот ныл, я гладила его и шептала утешительные слова, представляла, что это маленький капризный ребёнок. Это не работало. К вечерам я морально готовилась – начинался страшный сон, полный ужас. Меня скручивало, я рыдала, сжималась в комок, извивалась проволокой, стонала и задыхалась. Кошка Окрошка сидела на подоконнике и смотрела на меня с невыразимой эмоцией, я точно знала только одно: это не поддержка.

Когда в один из вечеров я стонала слишком громко, соседка постучалась ко мне в комнату, а я не смогла ответить. Она аккуратно приоткрыла дверь и заглянула. Я лежала на коврике с красными глазами, хотелось блевать и чтобы меня оставили в покое. Немножко хотелось умереть, лишь бы не страдать. Соседка посмотрела на меня, помогла улечься на кровать и спросила:

– Вызвать скорую?

Я кивнула, через слёзы не видела лица соседки. Она принесла воду, я попила, погладила живот. Скорая приехала быстро. Пришёл бодрый мужик-богатырь, попросил приподнять футболку. Я приподняла, он попросил выше, я приподняла выше. Было стыдно так высоко приподнимать футболку, особенно при соседке и мужике-богатыре. Надеюсь, им тоже было стыдно смотреть на мою грудь.

Мужик-богатырь пощупал мой живот, постукал, много раз спросил: «Так больно? А так больно?» Больно было где-то, но не там, где он стучал. Он заключил:

– Ничего такого, у вас, видимо, гастрит. Сходите в поликлинику к доктору, проверьтесь там.

Ему моя измученность не казалась каким-то несчастьем, он был недоволен, что найти серьёзную болезнь, достойную поездки на скорой, не удалось. Мужик-богатырь собрался уходить, положил все вещи в чемоданчик, направился к выходу. Меня разозлило такое пренебрежение. Я пискляво прокричала:

– И это всё? Мне же очень больно.

Он ответил:

– А что вы хотите? Могу сделать укол но-шпы в ягодицу, устраивает?

Меня не устраивало, поэтому мужик ушёл. Соседка его проводила и не стала возвращаться ко мне в комнату. Видимо, как и мужчина, она не считала гастрит достойным внимания.

5

«Пчёлка» совсем расстраивала, и я совсем ничего не делала. Мысли о разрушенной жизни Зои поглощали меня. Но друзьям о Зое я не могла рассказать, это был несмешной провал. Мероприятий в баре не было уже полтора месяца. Я изредка приходила в бар, тихонько съедала еду, пока шеф не видел, сидела и изображала, как что-то делаю. Когда я видела начальницу, я говорила ей, что всё в работе и что одни отказались, а другие не отвечают. Ближе к концу второго месяца без мероприятий меня пригласили на новый разговор. Начальница смотрела устало – готовилась к чему-то нехорошему.