Алиса хотела погладить Окрошку, но той было всё равно. Она подлезала под руку Антона, а он всё пил, и пил, и пил. Даже очень пьяным он ничего не говорил про ссору с Леной, только пересказывал научпоп-книги, смешные истории друзей и подкасты о философии. Я слушала слишком внимательно, лишь бы показать ему: я здесь, я люблю тебя, я рядом. Но это не действовало. На Антона не подействовал бы эликсир любви и никакой другой напиток. Он был озером, стоячей водой, и, чтобы понять его, нужно было утонуть.

Пора было спать, Алиса жила далеко, и я их выпроваживала. Мы стояли в коридоре, обменивались прощаниями, и я почувствовала запах, который нельзя ни с чем перепутать. Окрошка нассала Антону в ботинки. Стало очень смешно: я впервые оказалась в такой ситуации и не знала, как себя повести. Алиса, широко улыбаясь, предложила Антону надеть на ноги пакеты. Он от пьяности согласился и ушёл с пакетами на вонючих ботинках.

Я поскорее легла спать, опьянённая, счастливая и одновременно очень несчастная. И виной этому был, конечно, Антон. Окрошка легла рядом, устроилась поближе к голове. Она выполнила свой долг – показала Антону, что́ бывает, когда он становится слишком глубоким озером.

3

В «Пчёлке» мне разрешали забирать себе одну бутылку медовухи в неделю. Это было мало, если сравнивать с нашими запасами и с тем, как госпожа Пчела хлебала её. Но это было хоть что-то. Я отвозила её другу-которому-нельзя, угощала. Каждый раз друг делал большой обзор о вкусе, послевкусии и всём таком, потому что медовуха всегда была разная: то кислее, то слаще, то насыщеннее, то водянистее. Как-то раз начальница расщедрилась и в довесок к моей законной бутылочке отдала остатки старых партий, получилось целых четыре бутылки.

Друг-которому-нельзя, казалось, только и ждал момента, когда можно будет оставить подробную рецензию на все виды медовух.

О первой медовухе он сказал, что она кисловатая, с запахом мёда. Особого восторга она у друга не вызвала, особого отвращения тоже. Как будто попил водицы с ароматизаторами, так он сказал.

Вторую медовуху он оценил на десять из десяти. Она была сладковатая, чуть алкогольная. Очень похожая на пиво, но сладкое и особенное. Пиво не на каждый день. Такой как будто слегка крепкий медовый компот.

Третья ему не понравилась. Она была слишком сладкая, резкая. Он говорил, что она прожгла его приторностью, избила своим вкусом. Я подумала, что таким было моё первое впечатление от Лены.

Четвёртая медовуха другу совсем не понравилась, и он попросил больше не приносить такой ужасный алкоголь. Она отдавала спиртом и была как будто стухшая. Словно моя жизнь.

В этот раз я везла другу медовуху, чтобы не приезжать с пустыми руками. В метро я вся тряслась от желания поделиться историей о том, как Окрошка нассала Антону в ботинки. Друг-которому-нельзя не отвечал мне в чате, но так часто бывало. Он ведь всё время работал. А из-за того, что он сидел дома, к нему всегда можно было прийти, если он заранее не предупреждал, что устал. И вот я бежала по Люберцам с диким взглядом, но люберчане и не к такому привыкли, поэтому им было всё равно и на взгляд, и на скорость. Было приятно, ведь я ненавидела чужое внимание, интерес незнакомых людей – они ведь могли меня осудить.

В дом я попала без звонка в домофон – из подъезда выходил весёлый мужчина. Я села в лифт, нажала седьмой этаж и злобно била по кнопке и по двери, слишком уж медленно мы поднимались. Наконец я оказалась у двери. Она всегда была открыта, чтобы не тревожить тех гостей друга, кто работает или занимается другими важными делами. Я распахнула её и забежала внутрь. На ручке двери висел мусор, свет не горел, кот не встречал меня. Что-то было не так. Я зашла в зал – там никого не было. Зашла в комнату друга – там никого не было. Квартира была пуста. Мой друг исчез.

На столе лежала записка «ВСЁ ОК», почерк был дружеским. Вряд ли бы он написал так, если бы что-то было не ок.

По записке я поняла, что друг в порядке. Просто, видимо, ему надоело сидеть дома. Было обидно, что он не предупредил меня.

4

Друг исчез, и исчезли все мои внутренности. Я обронила три слезинки, повыла внутри себя и поскорее перестала о нём думать, вспоминала изредка и тосковала. Хотелось отвлечься на работу, но ничего не выходило. Бар потихоньку фрустрировал меня: я не понимала, что такое карьерное развитие, и зарплата моя так и оставалась низенькой, стажировочной. На эту зарплату было не прожить. Иногда я что-то подъедала в баре, но шеф меня ругал за такие злоупотребления. А я думала, что и мне полагается кусочек медового пряника. Снова начиналась нищета, как будто и не заканчивалась.

И неожиданно у меня появился маленький приятный фриланс. Друзья друзей рассказали, что один профессор ищет себе помощницу. Я набрала побольше воздуха в рот и позвонила. Он действительно искал кого-то типа ассистентки. Ему нужно было напоминать, когда проходят лекции и где, помогать сортировать письма на почте и отвечать на несложные и формальные. Лекций у него было три в неделю, писем приходило десять в месяц, поэтому я согласилась. Он платил очень мало, но я повторяла про себя, что сто рублей – не ноль рублей.

Однажды моему безумному профессору на почту пришла просьба написать рецензию на диплом за один день до дедлайна. Авторка письма – отчаявшаяся студентка. Это было понятно и по тексту, и по решению обратиться к моему профессору. Я позвонила ему, пересказала это письмо. Он, видимо занятый новыми идеями, делегировал написать отзыв мне. Я болванчиком согласилась и подумала, что задача непыльная, к тому же возможность потренироваться в навыке похвалы.

Оказалось, что похвала – дело непростое. А похвалить незнакомого человека ещё сложнее. Я ходила и думала об этом весь день, но ничего не придумывалось. А потом на меня снизошло озарение: никто не будет читать это письмо, важно его наличие. Поэтому я написала от души:

«Зоя – отличная студентка. Её мысль летит, её работы – творчество, которое нужно выставлять на выставках. Я люблю Зою за её талант, скромность и старательность. Да, у неё есть проблемы с тайм-менеджментом,