Нужно было плакать или даже рыдать, и кто-то другой так бы и сделал. Мне плакать или рыдать не было нужно. Мне нужно было покричать, сломать тишину, разобраться в своих чувствах или запутаться ещё сильнее. Лишь бы прожить их, а не стать бессловесным поленом, как сделал Антон.

4

Таблетки от гастрита быстро начали действовать, и в этом было много облегчения. Больше не приходилось терпеть, сжимать ладони до синяков. Я могла бы дышать свободой, восторгаться жизнью без боли. Но меня предали, бросили, оставили сразу два близких человека, два солнца погасли.

Сразу две утраты были слишком даже для меня. Я думала, что безработица – самое страшное, что случалось со мной; я ошибалась. Меня перестали радовать вещи, которые я обожала раньше. Я больше не улыбалась, только иногда смеялась над очень уж смешными шутками. Об Антоне я думала не слишком часто, но эта потеря окутала меня, как ласковое одеяло, и я не могла сопротивляться нежности моей горечи. Меня будоражили только редкие сообщения Антона. Сообщения «как дела?» и фотографии из его новой жизни без подписей. Я надеялась, что наконец почувствую освобождение от этой назойливой любви. Вместо этого я стала зеркалом печали.

«Пожалуйста-пожалуйста, пусть это закончится». Я говорила это про себя, я говорила это вслух, я плакала в пушистое плечо Окрошки. Всё было зря. У Антона была новая жизнь без меня. Моё тело исчезло, пропало, растворилось. Я не понимала своих габаритов, врезалась в стены и поверхности. Случайные прикосновения незнакомцев в метро беспокоили и заставляли вспоминать, что я состою не только из двух мыслей и трёх слов. Таких физических контактов я старалась избегать. В остальное время я была туманом, воздушным змеем, дымом. Наконец мой самообман всплыл. Я хотела ему сказать. Я хотела, чтобы он знал, что я люблю его. Я была готова отдать десять лет жизни за встречу с ним.

Я стояла у дома Антона и прощалась с когда-то нашим общим районом: хозяйка моей квартиры решила повысить аренду, и нам с Окрошкой нужно было куда-то переезжать. Но я об этом не думала, я смотрела на хмурые дома жилого квартала «Печальный». Я бывала здесь всего пару раз, но отчётливо их запомнила: дома, которые сливаются с тучами, и злыдни-охранники. Ничего приятного, кроме того, что тут жил Антон, в этом месте не было. Лена появилась внезапно, неожиданно и совсем не вовремя, подошла хмурая, похожая на все эти дома. Её лицо побледнело, похудело и состарилось. В общем, она переживала расставание как должно.

Её не удивило моё присутствие, или оно было ей безразлично. Она только посмотрела на меня измученно, кивнула и шагнула к дому. Я пошла за ней.

В квартире ничего не изменилось. Антон, наверное, взял только самое необходимое. В ванной так и стояли две зубные щётки, гитара висела на стене. Даже свою любимую кружку он оставил, в неё Лена налила мне чай. Наверное, вещей недоставало в ящиках и комоде, но об этом знала только Лена.

Она стала рассказывать, что был день, когда она хотела серьёзно поговорить, предложить семейную терапию. В этот день Антон пришёл очень молчаливый, немного печальный. Лена не смогла начать этот разговор. Вечером она тихонько плакала, а Антон не смотрел на неё и думал о чём-то своём. Спустя пару дней он сказал ей: «Мне прислали оффер на работу в Нидерландах». Лена ничего не ответила, а Антон собрал вещи и улетел. Он не предложил Лене уехать с ним, вместо этого оставил её в Москве, сказал, что она может жить в его квартире. Лена жила, но это было ненадолго. Она хотела сбежать как можно дальше от их общей жизни, от бывшего счастья. Всё ей напоминало об Антоне. Я не знала, как больно ей должно быть, но подозревала, что больнее, чем мне. Лена потеряла жизнь, я потеряла мечту.

5

Я сидела в квартире Лены в комнате Лены и смотрела на закат. Эта квартира ни разу не упоминалась в наших разговорах, но вот оказалось, что на самом краю Москвы у Лены стоит пустая квартира. Лена предложила мне тут пожить, пока я ищу новое жильё. Окрошке квартира нравилась – можно было безнаказанно драть ковры. Мне квартира нравилась меньше: от ковров было душно и пыльно. Было видно, что квартира не Ленина, а кого-то повзрослее: родительская или бабушкина. На стенах висели картины с натюрмортами, в кухне стоял сервант в темно-зелёных цветах, холодильник был увешан магнитиками из поездок.

В одной комнате полку с книгами украшал небольшой кактус – или полка украшала его. Полка была из светло-розового ДСП и выглядела солидно. Обои – светло-серые, одна из стен – в орнаменте. Середину комнаты занимала огромная кровать для семейных людей, которые каждый день уходят на работу в офис. С обеих сторон стояли тумбочки и висели лампы. Эта комната была анонимной, бездушной. Мелкобуржуазный минимализм.

Вторая комната была такой же по размеру, и, видимо, в ней когда-то жила Лена. Кровать – узкая и очень низкая. Напротив стоял стол, у окна – книжная полка, у двери – шкаф для одежды. Спартанские условия и всё та же анонимность. Никаких плакатов, гирлянд, цветных штор, растений, статуэток. Не этого я ожидала от модной и всегда радостной Лены. Я представляла её комнату так: везде блёстки, разбросанные косметички, полка с фотоаппаратами, самые любимые фотографии в рамках, нарезки из менее любимых фотографий на стенах. Всюду фотоальбомы, книги, рейл с самой красивой одеждой. Но Лена оказалась пространственной монашкой.

Я прошла на кухню, где были радостные магнитики и прихватки с солнышками. У кухни была душа, хоть и небольшая. Именно тут находилось ковровое царство: половину кухни перекрывал один красный с цветами и узорами ковёр, другую половину – черно-бежевый. И даже кресло около стола было из материала, напоминавшего ковёр. Я понюхала фильтр, помыла его, налила воду. Открыла чайник, помыла и поставила его кипятиться.

На столе лежала скатерть – тряпичная, белая, пыльная. Всё здесь казалось оставленным на неделю. Как будто жители квартиры вот-вот вернутся. В ванной стояли баночки, тюбики, зубные щётки, аккуратно лежали бритвы.

Лена не рассказала ничего о квартире, просто отдала ключи. Я собиралась спросить её об этом, взяла телефон, чтобы задать вопрос, и увидела сообщение от друга-который-вышел-из-дома.

Друг-который-вышел-из-дома изредка мне писал, но как будто бы больше из