Шрифт:
Закладка:
Тогда я смирился. А затем и понял, что безразличие осталось в прошлом. Что мир, в котором я вынужден жить - мой мир, и я его разрушаю...
Я огляделся по сторонам. Из аэропорта следовало убраться как можно быстрее, до того, как рухнет зашедший на посадку авиалайнер или под регистрационную стойку подложат бомбу. Я решительно пересек зал отправления, миновал внушительную очередь и двинулся к турникету.
- Сэр, ваш паспорт, пожалуйста, и билет.
Я пошарил по карманам. Из левого выудил меню китайского ресторанчика, из правого - одноразовый автобусный проездной.
- Благодарю вас, сэр. Проходите. На Канберру ворота номер семь, на Ченнаи - четырнадцать, на Харбин...
Я почесал в затылке, и этого мгновения мирозданию хватило, чтобы сделать выбор.
- Полечу в Харбин, - услышал я собственные слова.
Были времена, когда я задумывался, какая сила принуждает меня повернуть на дорожной развилке направо или осадить коня у ворот постоялого двора. Потом перестал. Я странствовал по свету, иногда выбирая направление по собственной воле, чаще - повинуясь воле чужой. Так было заведено. Кем заведено, я не ведал.
- Разумеется, сэр. Направо и вниз, пожалуйста.
Я на секунду замешкался. Таможенник уже переключился на следующего пассажира.
- Прошу прощения, - окликнул я его. - Я несколько поиздержался. Не могли бы вы...
- Конечно, сэр. Сколько вам нужно?
Пока он суетливо вытаскивал из-за пазухи бумажник, я успел передумать.
- Забудьте.
Таможенник отвернулся и мигом забыл. Я тоже. Без денег я вполне мог обойтись так же, как без дебетовых и кредитных карт, ключей, багажа или удостоверений личности. Иметь на всякий случай купюру-другую, конечно, не помешало бы, но попросить взаймы без возврата я мог и у кого-нибудь побогаче. Тем более, что удобнее будет одолжиться в юанях.
***
Я почуял собрата, едва пересек зал прибытия и выбрался из здания терминала к стоянке такси аэропорта Тарпин. Меня заколотило. Нас было мало, нас было очень и очень мало, но иногда мы случайно встречались. В прежние времена - на перекрестках проезжих дорог и торговых путей, ныне - на вокзалах, на пристанях и в аэропортах. Редко, крайне редко - бывало, я не видел пилигрима столетие, а то и два.
Но иногда мы встречались и расставались тем же днем, потому что один скиталец приносит с собой беду, а двое - уже катастрофу. Несколько часов вдвоем - и все. Но потом воспоминания об этих часах еще долгие годы грели нас, ободряли и помогали держаться - они дарили осознание каждому, что он не один.
В последний раз я встретил скитальца полста с лишним лет назад в Гаване. Он был много старше меня и называл себя Прометеем. Мы провели за воспоминаниями восемь часов и расстались. Скорее всего, навсегда.
- Сизиф нашел свой последний город, - сказал на прощание Прометей. - Два года тому, в Чили, накануне вальдивского землетрясения. За час до кончины он успел отправить письмо до востребования. Я получил его годы спустя в Монреале.
Мы помолчали. Я встречался с Сизифом дважды - в двенадцатом веке во Франции и в семнадцатом в Греции. Случайно - скитальцы не назначают встреч. Никто из нас не знает, где окажется через год, двадцать лет или пятьдесят.
- Я был в восьмистах тысячах городов, - сказал Прометей. - Я не нашел своего. Но не теряю надежды. Не теряй и ты, брат.
Я пожал ему руку и побрел прочь. В последнем городе скитальца ждет смерть - так говорят предания. Только этот последний у каждого свой.
Мы расстались. Он улетел в Боготу, я уплыл в Акапулько. Карибский кризис разразился месяц спустя...
На неверных ногах я шагал в толпе пассажиров по пешеходному переходу. Я обонял, едва ли не осязал ауру пилигрима - черную, беспросветную боль, такую же, что исходила от меня. А потом я увидел его, и у меня ослабли колени.
Это был не он, а она. Рослая, рыжеволосая и зеленоглазая красавица с высокой грудью и гордым, аристократическим лицом. С полминуты мы простояли недвижно, глядя друг на друга в упор, потом глаза ее стали влажными, и я, расталкивая людей, метнулся к ней. Она шагнула навстречу, протянула руки, и мгновение спустя я уже прижимал ее к себе.
- Я думала, что осталась одна, - тихо, едва слышно сказала странница.
Я смолчал. Легендам о том, что среди нас есть женщина, я не верил, хотя от людей слыхал их во множестве. Впрочем, легенд о себе я слышал не меньше, да и о прочих собратьях тоже. Как и все сложенные людьми сказания, были они противоречивы, нелепы и лживы. Одних из нас люди обожествляли, других проклинали. Одним приписывали сверхъестественные способности, другим в них отказывали. Сходились легенды лишь в том, что мы бессмертны. И в этом от истины были недалеки.
- Люди назвали меня Кассандрой, - прошептала странница. - Вещей пророчицей, предсказывающей беду, в которую никто не верит. Как назвали тебя?
- Агасфером. Вечным жидом.
Она охнула, задрожала в моих руках.
- Я, конечно же, слыхала людскую молву о повредившемся умом злобном старце с трясущимися руками, которого проклял назаретянин.
- В ней нет правды.
Мне было двадцать девять, когда проклятие обрушилось на меня. Но Иешуа из Назарета отношения к нему не имел. Так же, как древнегреческие и древнеримские идолы не оделяли бессмертием Геркулеса, Асклепия, Полидевка... Проклятие пилигрима настигло их в разные времена, в разных частях света и по разным причинам. Я так и не знаю наверняка, за что именно был проклят. Вероятно, за то, что мой отец был святотатцем и в поисках наживы разорял захоронения и осквернял храмы. Возможно, потому что святотатцем и безбожником был и я сам. А возможно, по иной, неведомой мне причине.
- Последний раз я видела скитальца четыреста лет назад, - по-прежнему едва слышно сказала Кассандра. - Во Флоренции, во время чумы. Он называл себя Сизифом.
- Его больше нет с нами. Он нашел свой город.
- Я думала, что все, кроме меня, уже нашли.
- Как видишь, не все.
Странница кивнула, в задумчивости сдвинула
