В 1814 году Энгр написал "Рафаэль и Форнарина", в 1880 году Франсуа Эдуар Пико также назвал свою картину - "Рафаэль и Форнарина".

В небесах, в кромешной тьме, скачут два всадника.

- Позвольте обратить ваше внимание, Мессир, - сказал один, - на картинах Мастера встречаются женщины с именем Форнарина, но нет ни одной с именем Маргерита. Вы можете это как-то объяснить?

- Объяснить, значит понять, - задумчиво произнес Князь Тьмы, - вот скажи мне Азазелло, знаешь ли ты, что такое ЛЮБОВЬ?

- Черт его знает, - ответил Азазелло, - мне это чувство незнакомо.

- Вот именно, - покачал головой Мессир, - но, к сожалению, ЧЕРТ тоже не знает. Видишь ли, Азазелло, у людей "праздник тела" ассоциируется с порочностью, а увядание плоти - со святостью. Мастер при жизни был веселым человеком, любящим вино, женщин, хорошие компании и неудивительно, что он выбрал порочную Форнарину, а не "святую" Маргериту.

Тело великого художника покоится в "Храме всех богов" - римском Пантеоне. На крышке саркофага высечена эпитафия, сочиненная итальянским гуманистом, кардиналом Пьетро Бемби:

"Здесь покоится великий Рафаэль, при жизни которого природа боялась быть побежденной, а после его смерти она боялась умереть".

Маргарита-Форнарина упокоилась в монастыре, где провела последние два года своей жизни.

- Азазелло, - Князь Тьмы нахмурил брови, - уже пятьсот лет ты не вылезаешь из созданного мною Интернета. Ты нашел, наконец, то, о чем я тебя просил?

- Нет Мессир, - с сожалением ответил вампир, - я прямо в отчаянии. Все обыскал и даже Google не знает, что такое ЛЮБОВЬ!

- Да, - покачал головой Воланд, - если даже Интернет не знает...

P. S. Несколько слов от автора.

Кто-то из читателей обвинит меня в том, что в своем рассказе я использовал образы некоторых персонажей из романа моего любимого М. Булгакова "Мастер и Маргарита". Грешен, грешен. Но, я хочу объясниться. У меня не было мыслей воровать знаменитые образы, но я писал о реально существовавших людях, оставивших неизгладимый след в мировой истории и искусстве - Рафаэле Санти, которого ученики называли "Мастер" и его возлюбленной - Форнарине, настоящее имя которой - Маргерита.

А Мессира и Азазелло я ввел в рассказ, чтобы подчеркнуть и усилить образ Рафаэля Санти, величайшего художника, талант которого был отмечен, как говорится: "Поцелуем Бога" и еще раз подтвердить его бессмертие.

Майк ГЕЛПРИН

ПИЛИГРИМЫ

2013-й

На подъезде к лос-анджелесскому аэропорту мы угодили в пробку.

- Опаздываете, сэр? - озабоченно осведомился таксист, молодой, вычурно стриженый парень, черный, как моя сущность.

Я не опаздывал никуда и никогда. Понятие "опоздать" смысла для меня не имело.

- Да, - сказал я вслух. - Времени нет совсем. Дойду пешком.

- Простите, сэр? - таксист явно решил, что ослышался.

Я протянул ему стодолларовую купюру.

- Сдачи не надо.

- Сэр, - таксист изумленно потряс головой. - До ближайшего терминала еще три с половиной мили, а пробка через четверть часа рассосется.

Я пожал плечами, выбрался из машины и захлопнул за собой дверцу. Лишних четверть часа в обществе пилигрима наверняка скверно обернутся для парня. Он и так провел наедине со мной немало времени, пока вез из Мид-Вилшира, а значит, неприятности ему обеспечены. Что поделаешь - такова жизнь. Мы, пилигримы, скитальцы, странники приносим с собой беду. Таксисту просто не повезло, как не повезло бы на его месте любому другому.

Нехотя уплывало на запад равнодушное солнце. Налетающие с океана порывы ветра ерошили перистую листву на макушках пальм. Покидали временное гнездовье, чтобы разлететься по свету, стальные птицы.

Надо, наконец, выучиться водить машину, думал я, шагая по узкой обочине мимо едва ползущей вереницы автомобилей. Тогда можно было бы угнать первую попавшуюся и не думать о том, угодит ли парень в аварию, подцепит поганую хворь или, к примеру, нарвется на нож из-за того, что его угораздило притормозить, когда я поднял руку.

С другой стороны, я мог добраться до аэропорта и на автобусе. Тогда несчастье разделилось бы между пассажирами, обернувшись для каждого неприятностью, а не бедой. По правде сказать, я попросту не знал, что лучше. А скорее - что хуже, потому что понятие "лучше" по отношению к пилигриму смысла не имело. Оно было нонсенсом, таким же, как, к примеру, понятие "добро".

В Штатах я пробыл семь месяцев, успев посетить восемьдесят городов. На Земле их два с половиной миллиона. Двадцать тысяч лет, чтобы обойти все. Правда, последним для скитальца может оказаться любой. В который раз подумав об этом, я невесело хмыкнул: какой именно, было неведомо, и оставалось лишь надеяться, что рано или поздно мне повезет. Или не повезет, в зависимости от того, как на это смотреть.

Я покидал страну, оставляя за собой ураган Сэнди, бостонский теракт, оклахомский торнадо и сотню-другую несчастий рангом пониже. Что ж - моей вины в устройстве мироздания нет. Беды и катаклизмы случались там, где я побывал, вот уже третью тысячу лет. А там, где побывали другие странники - еще дольше.

***

Токио, Мельбурн, Владивосток, Манила, Сингапур... Покидая страну, я никогда не задумывался, куда отправлюсь. Жизнь пилигрима - непрерывная цепь случайностей. Ни один из нас не знает, что будет с ним завтра. И что будет завтра там, откуда он ушел. Нет разницы, летишь ли ты из Британии в Гану, едешь из Швейцарии в Чехию или плывешь из Исландии в Швецию. Главное - не оставаться на месте. Оседло жить мы не можем - фактически, не имеем права. Два дня в одном городе, три, максимум четыре, пока не убедишься, что он не последний. Если остаться дольше, на город обрушится беда. Землетрясения, ураганы, цунами, пожары, наводнения, войны ярились там, где пилигримы задерживались.

Когда-то мне было наплевать. Давно, очень давно, когда по сравнению с тяготеющим над такими, как я, проклятьем, все остальное казалось неважным. Тогда я думал, что главное - жить. Любой ценой живым уйти из сегодня в завтра, и пускай за спиною холера, резня, нашествие, извержение вулкана, кровавый переворот - все это не мое дело. Там, где прошел пилигрим, люди мрут от голода и болезней? Грабят, насилуют, вешают? Не моя забота, потому что я - не человек. Наложившая проклятие неведомая сущность вычеркнула меня из списка людей.

Потом настали времена, когда я расхотел жить. За ними