может рассказать императору об оплошностях, допущенных его слугами, но не исполнить повеления было невозможно. Втихаря отравить узника или же сымитировать самоповешение они тоже не могли, поскольку казни мятежников такого уровня придавалось очень важное значение. Пришлось дать ходже какое-то одурманивающее зелье, которое лишило его способности адекватно воспринимать реальность. Представ перед императором, ходжа не мог отвечать на вопросы, при этом вид его внушал отвращение, а на губах выступала пена.

Кокандский правитель Мухаммад Али-хан, оказавший военную поддержку мятежникам-единоверцам, был наказан традиционным цинским способом – торговля с Кокандом была сведена к минимуму, и при этом не учитывалось, что палка имеет два конца и от ограничения торговли в равной степени страдают обе стороны.

Одно за другим вспыхивали восстания на юге империи. Особо беспокойными выдались тридцатые годы XIX века, когда восстания слились в единую полосу. Причина была все той же – рост налогового бремени и чиновный произвол, иначе говоря, разумное правление могло бы избавить от этих потрясений. Но единственной мерой, направленной на успокоение народа, стал императорский указ о прощении недоимок, изданный в 1830 году. Большой пользы указ не принес. Во-первых, чиновники на местах зачастую игнорировали его, пытаясь содрать с населения как можно больше в личных интересах, а во-вторых, очень скоро крестьяне снова обрастали долгами. Опасность восстаний в Запретном городе понимали хорошо, причины, вызывающие восстания, не были ни для кого секретом, так же, как и недостатки государственного аппарата, но при всем том ничего не менялось. Впору было подумать, что император и его сановники вскоре ожидают конца света и потому не хотят ничего менять.

Многие историки считают, что в правление Даогуана вся полнота власти находилась в руках его фаворита маньчжура Мучжаны, который возвысился еще при императоре Юнъяне. Неизвестно, как именно разделялись полномочия между императором и фаворитом, но одно то, что Мучжана председательствовал в Большом совете, говорит само за себя. Долгое время Мучжану рассматривали как сторонника легализации торговли опиумом, но исследования последних лет, основанные на документах из Первого исторического архива КНР[117], показывают, что все сановники императора Даогуана были противниками торговли опиумом, наносившей империи огромный вред (это был тот случай, когда никакая прибыль не могла покрыть ущерба).

Там, где позволял климат, от Шаньси до Гуандуна, начали выращивать свой, китайский мак, который оказался более выгодной культурой, нежели рис или овощи. За период с 1822 по 1834 год император Даогуан издал пять грозных законодательных запретов, касавшихся употребления и продажи опиума, а также выращивания мака, но коррумпированным чиновникам от императорских указов была только польза – ссылаясь на новые запреты, они увеличивали размеры взяток, получаемых от наркоторговцев.

Потребление опиума приобрело массовый характер, став новой китайской традицией. Опиум курили даже в Запретном городе, буквально под носом у императора. В 1835 году жители империи потратили на покупку опиума более семидесяти двух миллионов лянов, что вдвое превышало собираемые за год налоги. Курильщики опиума, торговцы и коррумпированные чиновники образовали нечто вроде «государства в государстве», существовавшего по своим законам. Если кто-то из читателей сейчас задался вопросом, употребляли ли опиум доблестные «знаменные» воины, то конечно же употребляли, ибо они были ничем не хуже других.

Положение, казавшееся безнадежным, попытался изменить чиновник Линь Цзэсюй, назначенный в 1838 году наместником Хугуана (региона, включавшего в себя провинции Хубэй и Хунань). Сразу же по вступлении в должность Линь Цзэсюй развернул активную борьбу с употреблением опиума и опиумной торговлей, причем сумел организовать процесс так, что добился значительных успехов. В докладе, поданном на имя императора, Линь предупреждал Сына Неба о том, что скоро у него не останется солдат для защиты от врагов и серебра для выплаты жалованья. Доводы подействовали. В конце декабря 1838 года Линь получил еще две должности – императорского уполномоченного высшего ранга и командующего флотом провинции Гуандун. Под его командованием военные корабли, прежде служившие транспортом для контрабандных товаров, занялись тем, чем им изначально было положено заниматься, – борьбой с контрабандистами. Линь Цзэсюй мыслил масштабно, вплоть до обращения с посланиями к британской королеве Виктории. «Нам известно, что в вашей собственной стране опиум запрещен со всей строгостью и серьезностью, – писал королеве Линь, – и это служит доказательством того, что вам хорошо известен пагубный характер этого зелья и его опасность для людей. Но раз уж ваше правительство запрещает травить свой народ, оно не должно травить и народы других стран».

Принято считать, будто войны, получившие название «опиумных», велись за право беспрепятственной торговли опиумом на цинской территории. Так-то оно так, но не совсем. Британия хотела полностью открыть для себя весь китайский рынок и вести свободную торговлю с империей Цин. Иначе говоря, если бы не политика самоизоляции, то не было бы никаких «опиумных войн». Самодурство императора Цяньлуна больно «аукнулось» его внуку, который, к слову будь сказано, считал продолжение политики самоизоляции безусловно полезным делом. Помимо свободной торговли, британцам требовался торговый форпост у берегов Китая, но по своей воле император Даогуан не отдал бы «британским чертям» ни цуня[118] цинской земли.

Британцам был нужен только повод для развязывания войны, к которой они давно уже были готовы, но недалекий император Даогуан в упор не видел нависшей над ним опасности и не понимал вероятных рисков конфликта с одной из могущественнейших империй.

В марте 1839 года Линь Цзэсюй потребовал от британских и американских торговцев, находившихся в Гуанчжоу, сдачи всего имеющегося у них опиума. В ответ на отказ решительный Линь окружил фактории войсками и отозвал оттуда весь китайский обслуживающий персонал. Блокада вынудила торговцев сдать около двадцати тысяч ящиков и двух тысяч тюков опиума, который был уничтожен. Впредь право на ведение торговли в Гуанчжоу Линь Цзэсюй собирался предоставлять только тем иностранцам, которые дадут письменное обязательство не иметь дела с опиумом. Из этой затеи мог бы выйти толк, поскольку купцам выгоднее было отказаться от продажи опиума, чем полностью потерять право торговли с Китаем, потому британский суперинтендант Чарльз Эллиот, руководивший всей британо-китайской торговлей, попытался спровоцировать обострение конфликта, устроив осенью 1839 года ряд нападений британских кораблей на охранявшие побережье джонки[119]. Провокация не имела успеха. Линь Цзэсюй добился желаемого, резко сократив ввоз опиума при сохранении прочей внешней торговли, чему император Даогуан был весьма рад.

Победа над торговцами опиумом воодушевила императора и внушила ему ложное ощущение своего могущества. Недолго думая (впрочем, кажется, долго думать он вообще не был способен), император решил… запретить с декабря 1839 года любую торговлю с британскими и индийскими купцами. Таким образом, Даогуан решил «наказать» британцев, а заодно и преподать урок