могут одолеть тигра, если их будет много». К началу 1800 года пламенем восстания было охвачено более ста шестидесяти округов в шести северных провинциях и велик был риск того, что это пламя перекинется в центр и на юг империи, где тоже назрело недовольство.

К счастью (да простятся автору эти слова, но иначе здесь и не сказать), отставной император Цяньлун «на покое» прожил недолго – до февраля 1799 года, как уже было сказано выше. Сразу же после смерти отца император Цзяцин приказал арестовать Хэшэня, который был обвинен в злоупотреблении властью и попытке ее узурпации. За это Хэшэню полагалась казнь линчи, но из уважения к своей сестре, бывшей невесткой опального фаворита, император послал ему золотую веревку[102] – вот почему выше было сказано, что женитьба сына на императорской дочери стала одним из наиболее мудрых поступков Хэшэня, иначе бы его нарезали на мелкие кусочки. Разумеется, все ставленники Хэшэня лишились своих должностей, а многие – и жизни. Им на смену пришли люди, пользовавшиеся доверием Цзяцина, который выше всего ценил нравственную чистоту и порядочность. Правда, вот, в людях император совершенно не умел разбираться, так что его ставленники не принесли империи много блага. Но, во всяком случае, новым сановникам удалось подавить восстание на северо-западе за счет изменения тактики борьбы с повстанцами – во-первых, в помощь армии были привлечены отряды сельского ополчения-сянъюн, создаваемые местными помещиками, а во-вторых, на вооружение взяли тактику «выжженной земли», которая лишала повстанцев продовольствия. К осени 1804 года восстание «Белого лотоса» удалось подавить, но у побед подобного рода имелась оборотная сторона: жестокость, проявленная по отношению к ханському населению, перечеркивала все усилия маньчжурских императоров по налаживанию хороших отношений с основной массой подданных. Даже если народ грабили солдаты-китайцы, их действия воспринимались как маньчжурский произвол.

Не успели решить одну проблему, как возникла другая. Созданные для подавления восстания иррегулярные части, привыкшие к «легким» военным заработкам, не пожелали складывать оружия и возвращаться к мирному труду, когда правительство в 1805 году объявило демобилизацию. К поднятому ополченцами мятежу присоединились солдаты войск Зеленого знамени, недовольные перебоями в снабжении продовольствием и задержками выплаты жалованья. В сложившейся ситуации правительство решило действовать подкупом, а не силой и начало раздавать демобилизованным земельные наделы из казенных владений. В тактическом смысле такое решение было мудрым, поскольку развязывание новой войны на северо-западе могло иметь фатальные последствия. Но со стратегической точки зрения оно являлось проигрышным, поскольку правительство открыто продемонстрировало свою слабость перед подданными, а слабости правителям не прощают, особенно если они чужеземцы. На месте императора Цзяцина умный правитель поступил бы иначе – не стал бы распускать отряды, имевшие боевой опыт, а приспособил бы их к делу, благо дел хватало и на юге, и в Тибете, и в той же Кашгарии – мелкие восстания вспыхивали часто и повсеместно. Но дальновидность не относилась к достоинствам Цзяцина, впрочем, как и проницательность, – раздавая должности, император обращал больше внимания на слова, а не на дела, в результате чего среди его сановников оказалось много никчемных говорунов. Цзяцин изо всех сил старался вернуть империи ее былое могущество времен правления императоров Канси и Юнчжэна, но на деле вместо прибыли выходил убыток.

В 1802 году империя ощутила первое крупное последствие политики «закрытых дверей» – Британская Ост-Индская компания, которую часто и не без оснований отождествляли с британским правительством, захотела отнять Макао (Аомэнь) у Португалии, благо для того имелся хороший повод – годом раньше Португалия стала частью империи Наполеона Бонапарта, заклятого врага британцев. Приближение британской эскадры к Макао побудило португальского губернатора обратиться к Пекину с просьбой о помощи, которая была принята благосклонно, ибо португальцы считались вассалами Цинской империи, поскольку не забывали регулярно отправлять к императорскому двору подарки. Британская эскадра быстро ушла обратно, но в сентябре 1808 года в Лянгуане[103] высадился британский десант… Эту проблему тоже удалось решить быстро с помощью полного прекращения морской торговли в Гуанчжоу и удаления из британской фактории всех китайцев, обеспечивавших жизнедеятельность поселения. Десант убрался обратно, а император Цзяцин окончательно убедился в мнимой слабости «заморских варваров» – достаточно пригрозить им прекращением торговли, как они тут же делаются послушными. Если бы двери империи были открытыми, он думал бы иначе и вместо почивания на лаврах задумался бы о выстраивании правильных отношений с западными державами, но…

Но до первой «опиумной войны» оставалось более тридцати лет, и воевать пришлось не Цзяцину, а его сыну и преемнику императору Даогуану. А ведь шанс для нормализации отношений с Лондоном у Цзяцина был – в 1816 году в Пекин прибыл посланник британской короны Уильям Питт Амхерст с поручением договориться об аренде Гонконга. Но британский аристократ отказался исполнить перед императором тройное коленопреклонение и девятикратное челобитье коутоу и потому получил отказ в высочайшей аудиенции и был выслан из империи. С собой он увез послание Цзяцина к британскому королю Георгу IV, в котором содержалась просьба-приказ более не докучать Сыну Неба посольствами. С российскими послами, к слову будь сказано, возникали аналогичные проблемы. Живя за закрытыми дверями, цинские правители и их приближенные не знали западных реалий и не могли понять, что привычное для них может выглядеть крайне оскорбительным для «заморских варваров», которые по умолчанию считались вассалами Сына Неба. Когда заговорят пушки, императорам станет не до битья лбами в пол, но, как известно, будущее могут прозревать только мудрейшие из мудрых, к числу которых император Цзяцин, при всем нашем уважении к нему как к седьмому правителю цинской династии, не относился (недаром же семерка считается несчастливым числом)[104].

Впрочем, предпосылки для «опиумных войн» начали создаваться еще при Цзяцине по причине дисбаланса в торговле с западными державами, которая носила односторонний характер. Западные торговые компании вывозили из Цинской империи различные товары – чай, пряности, шелк, фарфор и др., – но почти ничего не ввозили, поскольку империя находилась на полном самообеспечении. Китай не нуждался в товарах из внешнего мира, и европейским торговцам приходилось расплачиваться за китайские товары серебром, что было не очень-то выгодно. Пытаясь увеличить прибыли, Британская Ост-Индская компания с конца XVIII века начала контрабандой ввозить в Китай из Индии опиум, который обходился британцам дешево, а сбывался за хорошую цену. В среднем ежегодно ввозилось около двухсот пятидесяти тонн опиума (!), и это несмотря на запрет, наложенный в 1796 году, на ввоз и употребление этого зелья императором Цзяцином. Мало того, что подданые массово приобщались к употреблению сильнодействующего наркотика, так еще и оскудел приток серебра, что привело к дефициту этого основного «денежного» металла. В 1816 году, когда страсти