– Не создалась. Это Алексеев своей плохой работой, своим неумением руководить создал ее. И это была не ваша забота. Ваша задача – лес. Обком снимает с нас стружку за невыполнение плана по лесозаготовкам, а начальник лесоучастка занимается благотворительностью. Командует людьми, словно они его рабы, захотел – отдал одному, захотел – другому: какие-то барские замашки! Я буду ставить вопрос о переводе вас на менее ответственный участок работы. Идите.

Сомов, вспомнив этот разговор, скрипнул зубами и тихо застонал: а ведь он надеялся на повышение, шли разговоры о переводе его в леспромхоз на должность главного инженера. А сейчас сошлют в какую-нибудь тьмутаракань, и не выберешься оттуда до конца жизни! Сомов слышал, как во дворе рыдает жена и плачут дети, но не двинулся с места. Так ей и надо, не будет языком болтать. Стерва! Черт понес его на охоту с Алексеевым! Вот кто виноват во всех его бедах. Не сошелся бы Алексеев с немкой, никто бы и не вспомнил о выстреле. Любовь у него, тоже мне, сраный Ромео. Еще вчера слова такого не знал, а туда же… Ничего, там быстро из него дурь выбьют…

А Алексеев, которого недобрым словом поминал Сомов, приходил в себя после бессонных ночей и побоев, и вел долгие разговоры с Клепиковым. И однажды тот поинтересовался:

– Извини, Гавриил Семенович, но из головы у меня не выходит вопрос, который задал тебе урка, насчет того, что одни якуты смуглые до черноты, а другие лицом белые. Дело в том, что живете вы здесь, на севере, обособленно. Потому и спрашиваю. Вот что вы думаете по этому поводу?

– Прошлое наше заблудилось в тумане лет. Кто мы, откуда пришли? Неизвестно. Одно ли племя перекочевало на Лену или несколько, и что связывало их? Да и как раньше было, если одни побеждали других, то женщин брали в жены, мужчин зачисляли в войско. Да и здесь до нас место не пустовало – туматы, юкагиры, эвены… Все перемешано, как вы до этого сказали. Так что никакой обособленности. А что касается лично меня, то в нашем роду испокон веку от отца к сыну передавалась легенда. Будто бы, когда якуты пришли на Лену, то среди прочих народностей встретили хара-сагылов, черных сагылов, так как были они лицом и телом черны. И будто бы мой далекий предок влюбился в девушку-сагылку и была она невиданной красоты. Однако родители были против, потому что давно присмотрели ему невесту из знатного рода. Но Бэргэн, так его звали, не хотел слушать никаких уговоров. Тогда его братья решили убить сагылку. Об этом узнала сестра Бэргэна и сообщила ему. И Бэргэн спешно откочевал с сагылкой на край обитаемой земли. От них и пошли черные лицом дети. А хара-сагылы, как и многие другие народы, исчезли с лица земли, как говорится в легенде, – сагылы, ставшие ветром.

– Выходит, вы характером в предка?

– Может быть. Хотя, знаете, в олонхо у богатырей всегда одна женщина, одна любимая, ради нее с кем он только не сражается, что только не преодолевает. Видно, это у нас в крови.

– Только найдется ли олонхосут, чтоб описать нынешнее время? А нынешним богатырям, пожалуй, потруднее. Некуда откочевывать. Знаете, Гавриил Семенович, я вот тут сижу, думаю, и все больше убеждаюсь в том, что про Сталина я и в самом деле сказал, что-то нехорошее.

– Да вы что? – Алексеев невольно оглянулся, но никто в камере не обращал на них внимания.

– И это страшит меня больше всего, я же с его именем в бой ходил… Ладно, замнем этот разговор. Да и на допрос мне скоро. Следователь мой вроде как помягчел, это дает какую-то надежду. А может, я желаемое выдаю за действительность. Остается одно – ждать. Интересно, что они против вас готовят?

А готовились против Алексеева серьезно, сам Боровиков наставлял Никифорова и Усачева:

– Нужно сразу его огорошить, оглушить. Показать заявление Сомова и Ножигова, напугать расстрелом и красочно описать, что угрожает его семье, если он будет признан врагом народа. И когда он поймет весь ужас своего положения, пообещайте закрыть дело о покушении на коменданта, если он признается, что состоял в националистической организации вместе с Егоровым, Гороховым и Саморцевым. Да, пусть Леонид Мартынович и Сомов напишут новые показания, оправдывающие Алексеева.

И в тот же вечер Алексеева вызвали на допрос. Клепиков прошептал:

– Настройтесь на самое плохое, не дайте застать себя врасплох.

Первым допрашивал Усачев:

– Отдохнул? А мы тут время зря не теряли. Ждешь, что я буду спрашивать о твоей антисоветской деятельности? Ошибаешься. У следствия уже есть неопровержимые доказательства, изобличающие тебя. Но ты, дружок, пойдешь совсем по другой статье – расстрельной.

Алексеев молчал, гадая, что за обвинение думает предъявить ему следователь.

– Почему не спрашиваешь, за что? Или уже сам догадался?

– Я не понимаю, о чем вы?

– Ты обвиняешься в покушении на жизнь сотрудника НКВД.

– Ну, это вообще бред, – невольно вырвалось у Алексеева, и он тут же подумал, что начнется избиение.

Но Усачев молча протянул ему листок бумаги:

– Читай.

Боже мой, подумал Алексеев, читая написанное знакомым каллиграфическим почерком Сомова, а я считал его порядочным человеком. Да это готовый приговор.

– У нас есть подобная бумага и от Ножигова, но, чтобы понять тебе ситуацию, хватит и этой. У следствия, кроме предъявленного, есть еще показания свидетелей, которые видели, как ты на лесоделяне угрожал Ножигову, требуя, чтобы он скрыл прогул спецпереселенки Марты Франц. А когда Ножигов довел дело до суда, ты решил убить его, но промахнулся. И попытался объяснить выстрел случайностью. Да, тебе удалось ввести в заблуждение и Сомова, и коменданта. Но все хорошенько проанализировав, они пришли к правильному выводу. Ты сознаешься в попытке убить Ножигова?

– Нет. Наш разговор с комендантом произошел уже после охоты, и я не угрожал ему, а сказал, что так коммунисты не поступают. А на охоте все произошло случайно, его скрадок…

– Да знаю я все… Вы сидели, было тихо. Кто на охоте шумит? И, конечно, было слышно, что идет человек – озеро в этом месте неширокое. Увидев Ножигова, ты решил воспользоваться ситуацией, но, видимо, волновался, и заряд дроби прошел мимо. И зря ты запираешься, достаточно показаний Сомова и коменданта, чтоб подвести тебя под расстрел. Чем это грозит твоим родным, ты знаешь. Арест, суд и дальняя дорога. Мать у тебя старая и не выдержит этого, ты станешь убийцей собственной матери… А твоя жена? Провести всю жизнь в заключении, разве этого она ждала от тебя? Но мы тоже люди и можем помочь тебе, дать шанс избежать расстрела и облегчить