– Она тоже чародейка?

– Тоже. И с нежичками у неё разговор короткий.

По коже пробежал мороз. Мавна надеялась разговорить Смородника и смягчить его, вдруг удалось бы убедить, что она обычная девушка из деревни. Но из самой Мавны не выходило хорошей собеседницы: она хотела спросить о многом, но вопросы никак не выстраивались стройно, мешал страх. А чародей отвечал неохотно и грубо, выталкивал слова сквозь стиснутые зубы.

– Далеко ещё? – Мавна тоскливо взглянула в вечереющее небо.

– Завтра днём доедем, – бросил Смородник.

Внутри у Мавны всё сжалось. Значит, придётся с ним где-то ночевать, и вряд ли на постоялом дворе – вокруг только леса да поля. Скоро стемнеет, и хоть чародей наверняка справится с упырями, а всё равно уже сейчас ноги холодели от ужаса.

– Завтра днём, – прошелестела она и опустила голову. – Как долго.

* * *

– Эй, парень.

Илар хмуро повернулся в сторону оклика, не успев даже подумать, что звали, может быть, не его вовсе. Но чародей – тот Боярышник, что с белыми глазами, – указывал прямо на него. Илар тронул Купаву за плечо.

– Иди домой.

Она подняла на него вопросительный взгляд, но, что-то сообразив за пару мгновений, поджала губы, кивнула и спешно зашагала к дому кузнеца. Боярышник проводил её взглядом – медленно повёл головой, как сова, и из-за белых глаз это смотрелось особенно жутко. Илар дёрнул плечами, чтобы прогнать мурашки.

– Слушаю.

Боярышник приблизился к нему и встал напротив, потирая двумя пальцами подбородок.

– Как твоё имя?

– Илар.

– Давно здесь живёшь?

– Всю жизнь.

Илар вновь повёл плечами. Ему было неуютно смотреть в лицо чародея, хотя, если бы не глаза, оно показалось бы ему вызывающим доверие: широкоскулое, но не пухлое, с крупным носом и покрытым каштановой щетиной подбородком. На лбу и щеке чародея виднелись тоненькие белые шрамы, как от острого лезвия.

– Это хорошо. В дозор ходишь?

Невесело хмыкнув, Илар указал на ограду.

– Видишь её? Как думаешь, стали бы мы возводить заборы и оставлять их без присмотра?

– Но оружия при тебе нет.

– Так без надобности сейчас. Когда пойду в дозор, тогда и возьму.

Боярышник снова потёр подбородок. На них косо смотрели прохожие, и Илар переминался с ноги на ногу: ему бы сейчас бежать к отцу и думать, как рассказать про Мавну, а не с чародеями лясы точить.

– Вот что скажу тебе, Илар, – произнёс Боярышник. – Парень ты крепкий, здоровый. Нам такие нужны. Поможешь следить моим людям за порядком, отыщем в тебе искру и научим, как из неё пламя разжечь. Сможешь отбиваться от упырей не одними только ножами. Пойдёт?

В ближайшем дворе закричал петух, и последнее слово Боярышника почти утонуло в петушином крике. Илар с досадой посмотрел туда, где скрылась Купава. Эх, пойти бы домой, ничего не отвечая, да не хотелось навлекать на себя ещё больший гнев чародеев. Оставалось надеяться, что и этот скоро отвяжется.

– Нет в нас искры. Ни в ком. Сырые мы тут насквозь, на болотах. Сырые и холодные.

Боярышник широко ухмыльнулся – даже скорее оскалился.

– Не-ет, парень. Горит искра, раз живой. Только в мёртвых не горит. Гаснет и больше не разгорается. А мы их этой искрой разим.

– Раз в каждом есть, то на что мне ваши учения? Сам справлюсь. Благодарю.

Илар развернулся, чтобы уйти, но Боярышник положил руку ему на плечо – тяжеленную, как кузнечный молот.

– Не справишься. Если б всё было так просто, никто бы нас не собирал в рати и помощи бы нашей не просили. Коль хочешь – приходи вечером, расскажу. А пока думай, парень, ратной Матушке ты бы понравился.

Чародей убрал руку, и Илару показалось, будто с плеч сняли ни много ни мало мешок муки. Он попятился, хмуро глядя на Боярышника, но тот развернулся и, ничего больше не сказав, пошёл к ограде, будто хотел взглянуть на обереги у ворот.

* * *

Когда Смородник остановил коня и спешился, Мавна от усталости готова была вывалиться мешком из седла. Всё тело одеревенело и болело, в животе тянуло от голода. Темнело, а в рощице, куда они свернули, и вовсе уже стоял густой синеватый сумрак.

Чародей неспроста выбрал это место для ночлега. В роще не было подлеска, землю укрывал мягкий толстый мох, в котором ноги тонули по щиколотку, а среди берёз вился неглубокий ручей – можно было набрать воды. Как бы только костёр разжечь…

Смородник присел у ручья и долго мыл руки, закатав рукава до локтей. Мавна, кисло сморщившись, наблюдала, как он перемывает каждый палец по отдельности, потом ладони, запястья и, наконец, предплечья. Она никогда не видела, чтобы с таким рвением мыли руки, даже они с Иларом перед тем, как месить тесто, делали это быстрее и не настолько тщательно. Глядя же на Смородника, могло показаться, что он вовсе хочет содрать с себя всю кожу.

В конце он плеснул себе водой в лицо – Мавна на миг испугалась, что он начнёт так же долго намывать нос, уши и шею, но всё обошлось. Он обернулся на неё и качнул головой, и Мавна тоже подошла к ручью.

Вода была ледяной, но её это не испугало – они дома частенько умывались из бочки во дворе даже самой ранней весной, едва стоило растаять снегу. Напоив коня, Смородник насыпал ему овса, присмотрел открытое место и разложил вещи: плащ, котелок, свой мешок и мешок Мавны. Молча походил поблизости, то и дело бросая на Мавну насторожённые взгляды, и собрал немного веток.

– Ты так косишься, будто ждёшь, что я убегу, – буркнула Мавна, усаживаясь на мох.

– Но ты точно об этом думаешь.

Мавна вздохнула:

– Если захочу быть сожранной упырями, то непременно сбегу.

Смородник ничего ей не ответил. Уложил ветки в середину поляны, сел на расстеленный плащ и тронул свой лоб кончиками пальцев. Затем поднёс руку над ветками – ладонью вниз – и встряхнул пальцами, будто солил пищу. С руки ссыпались искры, и ветки загорелись алым пламенем.

– Не хватит на ночь. Дрова нужны, – подсказала Мавна, с хмурым любопытством наблюдая, как полыхают ветки: гораздо ярче и злее, чем положено бы.

– Чародейского огня хватит.

Смородник украдкой посмотрел на неё, как показалось Мавне, с любопытством. Она поёжилась.

– Что, нежичка? Боишься?

– Боюсь, – призналась Мавна. – Но не оттого, что нежичка. Упыри придут – что делать будем?

Смородник разложил что-то из своего мешка и взял в руки котелок. Не поднимая глаз, произнёс:

– Тебя не пугает пламя?