class="p1">— В городе бесчисленное множество женщин, а я видел лишь одну — неугасающую звезду, с которой и сам засиял звездой на чёрном небе Парижа. Я испытывал невероятную нежность к Авелин, надеялся состариться с ней. Не это ли радость, не в этом ли смысл: счастливо прожить жизнь и состариться с той, которую любишь?

Мы приблизились к пруду. У меня возникло ощущение, что всё, в том числе и время, остановилось вокруг нас. Как будто я живу, дышу в каком-то ином пространстве.

Я выискивал ходы, ловил намёки, ждал подсказок, которые помогли бы мне изменить жизнь господина Хейма и мадемуазель Гишар. Был один важный момент: Хейм никогда не говорил о себе в будущем времени. Ни слова. Возможно, потому что его туманное будущее зависело от меня и моего плана, который так и не сформировался целиком. Да, было бы легко и удобно, если бы у меня имелась в запасе чудодейственная инструкция по спасению двух сердец! Но даже всеведущая Мойра отказалась дать мне её.

Натан понемногу скучал, пока мы болтали и бродили в осенней тишине. Помню, как он засматривался на изумрудную воду, на падающие листья цвета янтаря — они касались водной глади нежно, будто пёрышки. Казалось, Хейм старается насладиться земной красотой в последний раз.

Меня охватила глубокая печаль, я физически чувствовал внутри острую боль и отчаяние при мысли, что человек, искренне называвший меня другом, должен умереть во цвете лет. Он больше не будет видеться со мной, дружить, болтать, и заходящее за горизонт осеннее солнце уже не будет смотреть в его глаза цвета ирландского виски.

Я обернулся к нему. Заметив мою тревогу, Натан тихо произнёс:

— Смешно так говорить, но, кажется, я до сих пор люблю её и страдаю, а она, наверное, даже и мысли не допускает, что я по-прежнему мучаюсь без неё.

Мы смотрели на кроваво-красные кроны японских клёнов, на пирамидку из белых камней над ручьём. Неустанно течёт вода, неустанно мойры прядут нити наших жизней, пока не настанет пора перерезать их зловещими ножницами.

Хейм вдруг нагнулся и поднял с дорожки обрывок яркого рекламного буклета.

— Ну, что я вам говорил? — с грустной усмешкой спросил он, показывая мне находку.

На голубом листке затейливым шрифтом было напечатано: «Лучшие антикварные книги на рынке Монтрей. Павильон № 2891». Цифры, наколотые на руке бабушки Натана, те, что сопровождают его всю жизнь!

Да, Хейм постоянно обращал внимание на знаки, словно повсюду искал подсказки судьбы. Он бережно хранил в памяти мельчайшие детали, касающиеся его романа с Авелин: вещи, слова, ощущения.

«Послушайте, вся эта маета не имеет смысла, и ничего не значит ваша книга, — вдруг промелькнула у меня отчаянная мысль, — пока я не разыщу мадемуазель Гишар!»

Чувство немыслимого возбуждения перехватило мне дыхание.

— Мне нужно срочно разыскать Авелин Гишар! — громко сказал я. — Где она сейчас?

Какой-то прохожий в пальто песочного цвета прошёл мимо нас и медленно проследовал в сторону «Голубого леса». Что-то заставило меня вглядеться в фигуру и затылок этого человека, внезапное наитие подсказало, что в силуэте незнакомца можно узнать покойника Бернарда.

«Он следит за нами?»

Впрочем, даже если это так, плевать я на него хотел с Триумфальной арки. Мы переходили небольшой ручеёк по каменному мостику. Звуки наших шагов отдавались эхом, сливаясь со звонким щебетом птиц. Две пташки сидели на кусте шиповника. Они были такими яркими, словно из детской книжки с картинками. Мне вдруг показалось, что я уже видел прежде одну из них, ярко-розовую… ну конечно! В квартире мадам Шахор!

Нет, нельзя снова забивать голову мистикой. Нужно продумать план спасения моего нового друга.

Я вдыхал запах осеннего сада, который хорошо знал и любил. Натана тоже волновал аромат, но он был мне признателен за то, что я вытащил его в это чудесное место.

Мы сели на скамью. На упругой матовой коже Хейма при свете солнца не проступали морщины, природа наградила его удивительным подарком — долгой молодостью. А вот в уголках моих подвижных глаз уже проступали тонкие линии — отпечатки прожитых лет.

Я был озадачен и подавлен. В голове носились стремительные мысли, которые совсем не нравились мне.

Натан положил руки на колени и, улыбаясь, спросил:

— Я не помню, о чём мы говорили?

Я смотрел на него. Всё он прекрасно помнил! Просто хотел, чтобы решение исходило от меня.

— Я вам доверяю, мсье Рууд, — тихо сказал он мне. — А вы доверяйте случаю. Он развеет всё тревожное и неприятное.

Меня огорчало то, что я абсолютно ничего не понимал из его речи.

— И, вероятно, — спокойно продолжал Хейм, — случай сам приведёт вас, точнее, нас к Авелин.

— Я потрясён.

Мой компаньон засмеялся.

— Чем?

— Игра со случаями и судьбами, как все прочие игры, опасна.

К слову, уважаемый читатель, с моей стороны уже было глупо убеждать себя в том, что неслучайных случайностей не существует. На самом деле они ого-го как существуют в великолепном спектакле под названием «жизнь».

— Вас мучает нетерпение? — с насмешкой спросил Хейм.

— И да, и нет. Я планирую вовсе не то, о чём вы, вероятно, думаете, но Авелин Гишар — часть решения вашей теоремы.

— Я кое-чему вас научу, друг мой: всегда принимайте грусть, сложные или нерешённые проблемы, неудачи, удовольствия и встречи с людьми как волю случая.

Небо становилось сиреневым. Воздух холодел, пташки смолкли, видимо, попрятались на ночь в гнёзда.

— Вы живёте один? — спросил я, и от этого неделикатного вопроса мне стало стыдно.

Куда разумней было бы молчать, но чёртово журналистское вынюхивание взяло верх над воспитанностью.

— А что, так заметно?

Я издал какой-то нечленораздельный звук, засмеялся, но не утратил уважения Натана.

— Нет, что вы, мсье Хейм, — быстро возразил я.

— Ну и славно. Знаете, что мне в вас нравится, друг мой?

— Что?

— Если вы решились что-то сказать или сделать — вы делаете это, не боясь, и заранее готовитесь принять последствия.

— Мне особо бояться нечего… — сказал я с непонятной грустью. — Работа у меня спокойная. Невеста благополучная. Машина надёжная.

— Ваш друг Серж Тард, кто он? — вкрадчиво спросил Натан.

«Кто он?» — повторил я мысленно.

И, вставая со скамьи, я вдруг осознал, что Серж Тард, друг моего детства, — единственное и самое дорогое, что у меня есть. Вот кто он — мой единственный настоящий друг.

Лучи парижского солнца на небе окончательно померкли, из зарослей потянуло вечерней свежестью, и это пошло мне на пользу. Я сделал глубокий вдох и принялся рассказывать о Серже. Странновато, что Хейм заинтересовался его персоной, но о Серже я могу говорить целый день без умолку.

Моя память — это дикий зверь, не знающий