Шрифт:
Закладка:
Вслед за выступлением Бориса Михайловича вышли те, кто должны были ставить диагнозы. Первым выступил организатор мероприятия:
«ДЕМЕНТЬЕВ. У меня два замечания. Одно по поводу выступления В. А. Десницкого. Я ожидал совершенно другого выступления и по тону, и по направлению, и по содержанию. В. А. Десницкий говорил, что он оказался случайно в компании апологетов Веселовского. Вряд ли это справедливо, что он никакого отношения к Веселовскому не имеет, но все равно. В. А. Десницкий требовал каких-то оговорок, чтобы они были сделаны в выступлениях и статьях по этому поводу. И напрасно он ссылался на целый ряд критических замечаний, которые сделал по адресу Веселовского в своей критической статье 38 г., потому что критические замечания были и в статьях В. М. Жирмунского, и если бы он захотел пойти по этому направлению, то мог бы наскрести и собрать много таких критических замечаний. Напрасно В. А. Десницкий требовал оговорки, что если заменить характеристику “великий ученый Веселовский” характеристикой “великий буржуазный ученый Веселовский”, то это спасло бы дело. Нет, не спасает дела такая оговорка, ибо все равно, как мы напишем “выдающийся ученый П. Н. Милюков” или “выдающийся буржуазный ученый П. Н. Милюков”. Но если делать такие оговорки по части В. А. Десницкого в статье “Культура и жизнь”, если развивать мысль, относящуюся к нему, то нужно было бы сказать, что объективный вред от его статьи о Веселовском был гораздо больше, чем, скажем, от статей других апологетов Веселовского. На него ссылались, его авторитетом пользовались. Обычно судят о человеке не по его намерениям, а по объективным результатам. Характерно, что В. Ф. Шишмарев в своей защите Веселовского ссылался не на кого иного, как на В. А. Десницкого, как на некий марксистский авторитет в этом вопросе. Книги читаются по всей стране, и, конечно, такие книги, как статья В. А. Десницкого, приносят большой вред. Вот почему меня выступление В. А. Десницкого не удовлетворило. Получается впечатление – вместо того, чтобы идти впереди перестраивающихся советских литературоведов, В. А. Десницкий оказывается в хвосте. Я скажу, что я искренне об этом жалею.
Второе замечание касается выступления Б. П. Городецкого. Мне представляется выступление это очень неудачным. Я думаю, что не так нужно разговаривать ученому-коммунисту со своими товарищами по работе, особенно тогда, когда сошлись для разговора по такому серьезному поводу.
Я думаю, что нельзя критиковать во всяком случае покойников[214] и Л. М. Лотман, которая была в то время юной студенткой, нельзя критиковать, а надо критиковать своих товарищей по работе, если ты их уважаешь и ценишь. В выступлении Б. П. Городецкого отсутствовала прямая, нелицеприятная критика ученых. Как будто бы их нельзя критиковать, как будто бы их можно обидеть, и это поведет ко всякого рода неприятностям. Нельзя вести разговор в таком тоне. Нельзя ослаблять критику разными анекдотами, которых можно набрать очень много, когда речь идет о коренных вопросах нашей науки, когда речь идет о том, чтобы сплотить всех наших литературоведов на борьбу с идеологической международной реакцией, на воспитание русского народа в духе советского патриотизма и коммунизма»[215].
Итог заседания Ученого совета подвел докладчик:
«ПЛОТКИН. Выступление А. Г. Дементьева, очень точное и правильное, в значительной степени облегчило мою задачу. Я постараюсь как можно короче подвести итоги той большой работы, которую мы проделали с вами.
Самое значительное из того, чего нам удалось добиться на сегодняшнем заседании Ученого совета, это то, что за очень долгие годы весь наш коллектив осознал со всей серьезностью и в подавляющем большинстве выступлений свою политическую ответственность, осознал со всей серьезностью негодность многого из того, что было сделано ранее, осознал необходимость, осознал, как выразился т. Жданов, “без подрессоривания” необходимость перестройки и критики. Должен сказать, что ряд выступлений, которые я слышал здесь, я слышал впервые. Я работаю в Институте 13‐й год и не разу не слыхал высказанную с таким чувством искренности и тревоги самооценку и самоосуждение, которые мы слыхали здесь в ряде выступлений. И это, конечно, является залогом того, что наши советские литературоведы и коллектив нашего Института, в котором работают хорошие советские люди, удачно справится со своими задачами, с очень нелегкими задачами.
Попытаюсь остановиться на некоторых выступлениях, в том порядке, как они были.
Я абсолютно согласен с т. Дементьевым, что выступление В. А. Десницкого было неудовлетворительным, неудовлетворительным потому, что В. А. Десницкий пытался все свести к оговоркам: вот такой-то абзац у него правильный, такой-то абзац тоже правильный и т. д., и все дело заключается в неверном призыве – учиться у Веселовского. Но если бы вся статья его была бы построена на критике компаративизма, как мог бы возникнуть этот неожиданный лозунг – учиться у Веселовского. Учиться можно у того, кто близок тебе, кто может тебя чем-нибудь обогатить. И я согласен с А. Г. Дементьевым, что недаром в своей очень странной статье В. Ф. Шишмарев нашел нужным противопоставить Кирпотину марксистский авторитет Десницкого.
В. А. Десницкому нужно было бы подумать о том, что он говорит. В литературе у него есть ученики и последователи, и очень часто среди молодежи существует представление: неправильно обижают, неправильно критикуют; он прав. ‹…›
Выступление В. М. Жирмунского мне показалось искренним и существенным. Он не пытался найти какие-нибудь амортизирующие абзацы и оговорки, а признал ошибочность того, что писал о Веселовском. В. М. Жирмунский сказал, что процесс перестройки сложен и в некоторых случаях мучителен для некоторых. Но мне хотелось бы указать, что в Москве на совещании один из наших работников подвергся резкой критике. Один из участников ленинградской делегации подал реплику, что он все-таки перестраивается, так как то, что было 15 лет тому назад, и то, что теперь, это – разные вещи. Но на это нам не безрезонно сказали: “Если такими темпами он будет перестраиваться, то перестроится через 90 лет”. Я предупреждаю всех нас от таких медленных темпов перестройки. Пока мы будем такими медленными темпами перестраивать науку, жизнь уйдет вперед и таким образом мы придем к зеноновской апории, из которой видно будет: не то движение вечно, не то за ним не угнаться, не
