к традициям либеральной науки прошлого приводило к сознательной или бессознательной идеализации этого прошлого, к юбилейной апологетике, а в ряде случаев к вольному или невольному повторению старых ошибок, особенно вредных в условиях нашего времени. Я имею, прежде всего, в виду либеральный космополитизм, казавшийся в прошлом многим наивным людям из нашей среды только невинной забавой абстрактной учености, но обернувшийся в демагогическом использовании американских империалистов в реальную угрозу свободе и национальной независимости всего мира. Поэтому и свою позицию в дискуссии о Веселовском я должен признать неправильной в политическом, а следовательно, и научном отношении.

Я хочу коснуться вопроса, который ближе всего мне – вопроса о компаративизме, о так называемой теории зависимости, вопроса, который вызвал к себе особенно настойчивое внимание нашей печати. Характерно множество имен, которые упоминались в нашей полемике, и разнообразие этих имен. Тут упоминались и П. И. Лебедев‐Полянский, и В. Ф. Шишмарев, и Эйхенбаум, и Томашевский, и Азадовский, и Мануйлов, и М. П. Алексеев и многие другие достаточно крупные литературоведы нашей страны. Это объясняется почти универсальным характером этой научной болезни. Я думаю, что этот вопрос тоже ясен. Наследие буржуазной науки прошлого мы не преодолели до конца. Мы не преодолели созданной буржуазным либеральным западничеством теории европоцентризма в исторических науках, той ложной теории, по которой будто бы вся история творилась на Западе, а Россия, русская наука и культура жили лишь отраженными лучами западной истории и западной культуры, тогда как на самом деле уже русская литература заняла передовое и влиятельное место в развитии мировой литературы.

Для меня ясна и методологическая сторона этого вопроса. Я считаю, что правильно указывается связь компаративизма с империализмом. Я хотел бы подчеркнуть общественную и политическую сторону этого вопроса, но она всем достаточно ясна: низкопоклонство перед Западом, отрицание самостоятельности русского национального развития, а в конечном счете тот буржуазный космополитизм, о котором мы говорили сегодня и будем говорить неоднократно. Сознательный или бессознательный? Конечно, в огромном большинстве случаев без всякого субъективного злого намерения, тем более политического. Но вопрос о намерениях, это – частное дело литераторов. Важны объективные результаты того, что они сделали. Я хочу привести конкретные примеры. Один пример, это наша “История западной литературы”. К американскому тому я мало причастен и отвечаю за него, главным образом, потому, что мое имя стоит в редакционном списке, но за английскую литературу в такой же мере, как и за французскую я считаю себя вполне ответственным, потому что фактически в отношении английской литературы был главным редактором этого издания, как и в отношении французской. “История западной литературы” – это замысел А. М. Горького, который в свое время дал поручение сделать эту работу для широких читательских народных масс, и тогда же с этой целью, когда он был директором нашего института, и был организован наш западный отдел. Теперь, когда я смотрю “Историю французской литературы” и “Историю английской литературы”, я должен сказать, что по отзывам печати, особенно о французской литературе, не было особенно острых, критических отзывов, которые особенно остро затрагивали бы существо, содержание этой книги. Но книга, может быть, не плохая, оказалась испорченной этими постоянными концовками каждой главы, обращенными в сторону западного влияния. А между тем, эти концовки не случайность. Мы имели, может быть, хорошее намерение, мы хотели указать на связь русского литературного развития и западного литературного развития, мы хотели повернуть западную литературу так, чтобы как-то было бы сказано о том, как она воспринималась, обобщалась и понималась в разное время русскими людьми, но мы сумели сделать это самым элементарным и неправильным способом, в результате которого оказалось, что все западные писатели, большие или малые, имеют целый хвост русских последователей, относительно оригинальности которых [необходимо] с этой точки зрения пересмотреть все подготовленные нами к печати тома французской литературы, испанской литературы, пересмотреть внимательно, критически, не считаясь, что того или иного автора обидим своим критическим отношением. Очень правильна точка зрения К. Н. Державина, который раньше, чем выпустить испанский том, считает необходимым показать этот том культурным работникам испанской компартии, чтобы знать, в какой степени этот том будет реально полезен или вреден.

Как на второй пример, хочу указать на мою книгу “Узбекский народный героический эпос”, написанную мной совместно т. Зарифовым. Книга по теме могла быть исключительно важной и нужной, потому что впервые освещает народное творчество одного из братских народов нашего Союза и содержит материалы до сих пор не исследованные и не напечатанные, которыми я располагал благодаря помощи соавтора по книге, лучшего из узбекских фольклористов, т. Зарифова, а между тем во многих местах книга несомненно испорчена этим компаративистским подходом, охотой за параллелями. Когда я говорю о коне Р… [Рустама], я должен сказать о всех богатырских конях мирового эпоса. Это может демонстрировать мою начитанность, но далеко не всегда идет на пользу книге, а иногда и во вред. Механические параллели, выхваченные из контекста, как правильно сказал проф[ессор] Гуковский, вряд ли могут раскрыть нам своеобразие художественного произведения, его идеологию и поэтический стиль. Эту критику я принимаю. Должен сказать, что в отношении книги об эпосе, которую пишу по пятилетнему плану АН СССР, мне нужно многое пересмотреть.

Я целиком согласен с В. А. Десницким относительно учебника. Я по этому вопросу говорил много и несколько лет. Недавно я выступал на собрании литературоведческих кафедр в Москве, созванном Министерством. Я считаю, что неправильным европоцентризмом является ограничение всеобщей литературы Зап[адной] Европой без включения литературы славянских стран и богатейшей литературы Востока, особенно нашей. Я полагаю по договоренности с журналом “Звезда” выступить со статьей, направленной против буржуазного европоцентризма в литературе и науке, что и сделаю, если намерение журнала по этому вопросу не изменилось.

Среди нас здесь присутствуют люди разных возрастов и поколений, разного научного и общественного опыта, и путь перестройки нашей науки для многих из нас субъективно сложен и нелегок. Было бы легкомысленно и нечестно замалчивать эти трудности и уверять себя и других, что мы уже перестроились и что завтра у нас уже все будет в науке благополучно. Речь идет о повседневной творческой научной работе, для которой наш Институт дает большие возможности. Речь идет о товарищеской критике и вместе с тем, я хотел бы подчеркнуть, о товарищеской помощи в повседневной работе.

Если мы действительно хотим, чтобы наша наука не оторвалась от народа, если искренне стремимся к тому, чтобы она добровольно и с охотой служила народу, то указания партии открывают перед нами единственно правильный путь»[201].

Профессор ЛГУ, сотрудник отдела