— Где они? — перебил его Осокин.

— Кто? — администратор нервно облизнул губы.

— Мои люди! Трое моих… — князь запнулся, подбирая цензурное слово.

— А, эти… В зале выдачи покупок. Прикажете проводить?

— Сам найду!

Князь Геннадий Поликарпович Осокин стоял в пустом зале выдачи покупок аукционного дома. Настроение, и без того паршивое после продажи усадьбы, становилось всё хуже. Перед ним выстроились трое его «вассалов». Нетитулованные аристократы: Злоторёв Игнат Васильевич, Крамской Семён Аркадьевич и Комаров Пётр Ильич.

Они сияли, как начищенные самовары. Ещё бы — задание выполнили, перебили все ставки Орлова. Вот только…

— Что это? — Осокин ткнул пальцем в сервиз, который держал Злоторёв.

— Антикварный фарфор восемнадцатого века! — с гордостью произнёс тот. — Смотрите, какая роспись!

На тарелках красовались помятые розочки, больше похожие на капусту. Чайник щеголял отбитым носиком, а у сахарницы крышка держалась на честном слове. Рядом с сервизом лежала пара серёжек — позеленевшая бронза с мутными стекляшками.

— Это не просто сервиз! — воодушевился Злоторёв. — Посмотрите на эти уникальные отметины…

— Это трещины, — буркнул князь.

— Нет-нет! Это особые метки гончарного цеха! — Злотарёв достал из кармана какую-то бумажку. — Вот, у меня есть экспертное заключение. Читаю: «Характерные повреждения на донышке чашек указывают на…»

— На то, что их роняли, — снова перебил Осокин.

— «…на древнее происхождение и высокую историческую ценность», — закончил Злоторёв. — А серьги! О, серьги. Это вообще отдельная история. Говорят, их нашли в склепе какой-то важной особы…

— В мусорном баке за рестораном «Важная особа», — процедил князь сквозь зубы.

«Возможно времён студенческой столовой, — мрачно подумал князь, но вслух ничего не сказал и перевёл взгляд на Крамского».

Крамской держал в руках медное кольцо, покрытое благородной патиной (или просто позеленевшее от времени), и цепочку, которая явно видела лучшие дни. Несколько звеньев были спаяны весьма странным способом.

— Это, — начал было Крамской.

— Дайте угадаю, — прервал его Осокин. — Украшения царицы Клеопатры?

— Нет, что вы, — замахал руками Крамской. — Это гораздо древнее. По словам эксперта, возможно, эпоха бронзы.

Князь медленно досчитал до десяти и повернулся к Комарову. Тот гордо демонстрировал наручник (один, без пары) и нечто, отдалённо напоминающее нож. Если бы не табличка «бронзовый век», Осокин решил бы, что это консервный нож, который год пролежал в компостной яме.

— Ваша светлость, — затараторил Комаров, — это уникальные артефакты! Смотрите, какая работа…

— Сколько? — голос князя упал до шёпота.

— Простите? — Злоторёв склонил голову набок.

— Сколько. Вы. Заплатили?

— Семьдесят тысяч, — гордо отрапортовал Злотарёв.

— Сто, — добавил Крамской.

— Сто тридцать, — завершил Комаров.

Правый глаз князя Осокина начал подёргиваться. В висках застучала кровь.

— Триста тысяч⁈ — взревел он. — За это барахло⁈

— Но всё как вы приказали! — пискнул Злоторёв, прижимая к груди свой драгоценный сервиз. — Перебивать любые ставки графа Орлова…

— Я велел перебивать ставки на ЦЕННЫЕ лоты! — князь сорвался и повысил голос. — А вы что купили? Сервиз, который постыдилась бы подать любая трактирщица!

— Зато исторический, — пробормотал Злоторёв.

— Кольцо, которое выглядит так, будто его выкопала собака на помойке! — продолжал бушевать Осокин.

Крамской попытался незаметно спрятать кольцо в карман.

— И это… это что вообще такое? — князь ткнул пальцем в наручник.

— Браслет древнего воина, — промямлил Комаров.

— Это кандалы от старой кареты! — рявкнул Осокин. — Я такие в конюшне видел.

Он на миг замолчал, шумно вдохнул воздух, но успокоиться не смог.

— И какие у всего этого… хм… великолепия свойства? — процедил Осокин, пытаясь найти хоть какую-то ценность в покупках.

— О! — оживился Злоторёв. — У сервиза удивительное свойство — если налить в чашку горячий чай, узор на дне начинает светиться! Правда, только если чай с молоком. И только при полнолунии. А ещё если его потереть в новогоднюю ночь, то это принесёт…

— Идиот, — простонал князь Осокин.

— А серьги, — тихо продолжил Злотарёв, — если их надеть в полдень и произнести особое заклинание, начинают петь. Правда, только детские колыбельные. На древнегреческом.

— Потрясающе, — выдохнул князь. — А кольцо что умеет?

— Защищает от комаров! — гордо выпалил Крамской. — Нужно просто носить его на мизинце правой ноги.

— А цепочка? — Осокин уже начал получать какое-то болезненное удовольствие от абсурдности ситуации.

— Если её намочить в росе, собранной на рассвете в день летнего солнцестояния, — Крамской понизил голос до шёпота, — она показывает дорогу к ближайшему трактиру!

— Ну а наручник? — князь повернулся к Комарову. — Дайте угадаю — если его потереть, появляется джинн?

— Нет, что вы! — замахал руками Комаров. — Он просто… ну… отпугивает кошек. И то не всех. Только рыжих. По четвергам.

— А нож?

— Режет сыр, не оставляя крошек! — с гордостью выпалил Комаров. — Правда, только козий. И только если его выдержали не меньше года.

Осокин помассировал виски.

— И как, по-вашему, Орлов собирался использовать эти артефакты?

Троица переглянулась.

— Может, он любит сыр? — неуверенно предположил Комаров.

— И боится рыжих кошек, — добавил Крамской.

— А по ночам пьёт чай с молоком под греческие колыбельные, — закончил Злоторёв, почему-то шёпотом.

— И часто ходит в трактиры! — воодушевился Крамской. — Знаете, ваша светлость, если собрать все эти артефакты вместе…

— Ничего, — процедил князь сквозь зубы и стал яростно тереть виски, — Ничего…

Он ещё раз окинул взглядом «сокровища». Сервиз с капустой вместо роз. Позеленевшее кольцо. Одинокий наручник.

— С вами я потом разберусь, — бросил он вассалам. — А пока… пока можете забрать свои… приобретения.

— Но ваша светлость. — подал голос Комаров. — Мы думали оставить их вам…

— Вон! — взревел князь.

Троица выскочила из зала, придерживая свои «сокровища». Только Злоторёв, уже у самого выхода, обернулся и негромко произнес:

— А сервиз всё-таки исторический. Точно вам говорю…

Звон разбитого фарфора был ему ответом. Похоже, сервиз стал ещё более историческим.

Осокин остался один. Прислонился к стене и закрыл глаза. Перед мысленным взором проплывали возможные события аукциона. Самодовольная ухмылка Орлова, когда тот поднимал ставки. Явное удовольствие, с которым этот