Вышел из закутка Игорёк. Заспанные глаза, на щеке красная полоса от рубца подушки.

— А где дядя Толя? — были первые его слова.

— Никуда не делся твой дядя Толя, — сказала, вздохнув и покачав головой Нина. — Во дворе он. Буланку запрягает.

— И я с ним! — кинулся к двери мальчишка.

— Да придёт он сейчас! Позавтракаете и поедете. Пойдём умоемся.

Нина вывела Игорька во двор, где висел под навесом умывальник с холодной водой.

«Как мальчишка привязан к нему! — удивлялся Сергей. — И ноги его не смущают. Ко мне так не льнёт, как к нему. Знать, неплохой он человек, ведь дети, кошки и собаки в людях не ошибаются! А я кто?»

14

Петру, когда он вернулся из партии, бросилась в глаза какая-то холодность жены. Вроде бы всё так, как и прежде было, да что-то не так. Какая-то непривычная сдержанность, недосказанность. «Да и был-то я в партии всего три месяца, — гадал он над поведением жены. — Отвыкнуть не должна. Здесь что-то другое, со временем выяснится», — решил он и постарался не ломать голову над такой пустяковиной.

Прошёл месяц, а жена по-прежнему оставалась непонятной.

«Я для неё чужой стал, — не понимал Пётр. — Смотрит на меня исподтишка, приглядывается, но ничего не говорит. Раньше сто слов в минуту, теперь и одного не дождёшься. Бывало, что и упрекнёт в чём-то, прикрикнет, тут же, как язык проглотила! И нечищеные ботинки её не раздражают, и разбросанные по столу и стульям бумаги ей не мозолят глаза. Какой-то переворот в душе и мозгах».

Жена пришла после работы, выгружает сумки в холодильник. Зашёл туда и Пётр.

— Что на работе? — спросил он, нацеживая в кружку воды из-под крана. Жена не отозвалась. — Лена! Ты слышишь меня? — уже громко спросил Пётр.

— Чего кричишь, — скривилась жена, и как-то сбоку, как на что-то неприятное, посмотрела на него. — Слышу, конечно.

— Почему тогда не отвечаешь?

— А как я должна ответить? — выпрямилась жена, обожгла тяжёлым взглядом.

— Я спросил, что на работе?

— Я должна отчитаться за все восемь часов? — жена всё так же смотрела на мужа. Взгляд говорил сам за себя: ей не нравился муж. И выглядело это как какое-то открытие: «Совсем недавно он мне не был безразличен, а сейчас терпеть его не могу».

— Может, скажешь, что у тебя стряслось? — решил не играть в прятки Пётр. — Я думал, на работе что-то не так?

— Всё так, — хлопнула дверцей холодильника и вышла из кухни.

«Что с ней, ума не приложу, — рассуждал Пётр. — Хахаль завёлся пока меня не было? Вроде бы и старовата для этого. Тридцать пять — баба ягодка опять? Бальзаковский возраст, когда шлея под хвост? Заболела и не признаётся? Говорила всегда, и охотно. Про меня кто-нибудь что наплёл? Ничего такого я не откалывал. А если что и было, так то известно только мне одному. Деньги? Деньги все отдал. На кружку пива заначка не должна так повлиять на поведение любой женщины, даже самой жадной».

От ужина отказалась, сославшись на головную боль. Спать Пётр ушёл на диван в другую комнату. Запрокинув голову, он смотрел в окно на чёрное небо, на котором не видно было ни одной звезды, и луна пряталась где-то за углом. Да и не верилось Петру в существование этой невидимой луны. Сплошная чернота.

«Интересно, сколько раз она мне изменяла? — выскочил ядовитый и гнусный вопросик. — Когда после регистрации через месяц она убежала на свидание к своему бывшему дружку, который уехал куда-то, а потом так же внезапно вернулся, — это раз. Мне тогда было стыдно поднимать шумиху, я перегорел в душе, пережил. Простил? Нет! Не простил! Но и не напоминал. Она стала для меня человеком, который может и в другой раз предать, и не только в любви. И отношение моё к ней стало как к предателю, который отбыл срок за предательство, но оставался верен себе. Потом… потом ещё было. Уверен, хоть и не доказано. Я привёз раньше срока образцы и протоколы на утверждение начальству, и вечером раздался звонок. Жена кинулась к двери, но я успел открыть первым. С цветами в руках стоял парень и улыбался. Увидев меня, растерялся. Глаза выпучил, губами что-то шлёпает.

— Вы, наверное, к Юле? — спросила жена из-за моей спины. Парень растерянно и часто заморгал. — Она уехала в Курск. Просила вам передать, что будет после двадцатого августа.

— П…понял, — сказал кавалер и кинулся прыжками вниз по лестнице.

— Это её кавалер? — спросил Пётр, не постаравшись даже подумать иначе. — Молодой для старушки.

— Сейчас это нормально. Я её тоже спросила об этом, так она мне ответила, что если уж падать с коня, то резвого и молодого. Она права!

На работе мне намекали, упорно намекали, особенно женщины, что у неё завёлся новый любовник, какой-то кавказец. Гордые сыны вершин приходили к соседке, та приводила девиц, и там такое творилось, что милицию соседи вызывали. Так там была, и не единожды, как уверяли меня доброжелатели, моя разлюбезная… Верю им. Потом объявился новый сосед в нашем доме. Офицер. Милиционер. Жиденькими глазками, цвета овсяного киселя, так и шарил. Скрестились их взгляды где-то и когда-то. Откуда я это знаю? От жены милиционера. Она приходила ко мне и при жене сказала, что её муж гуляет с моей «проституточкой», просила приструнить её, не то…

«Струнить» я никого не стал. Выслушивать жену в её невиновности тоже не стал. Я всё принял как данность и стал жить, не оборачиваясь и не каясь ни в чём. Жил как мог. Мораль, унаследованная от родителей, подкреплённая школой, в меньшей степени институтом, отошла на задний план. Завёл несколько любовниц: в городе, на работе, в партиях, в ближайших к партии сёлах, посёлках, городках. Много было достойных, наверное, рассчитывавших на взаимную любовь, но любовь моя рассеялась в пространстве, где было ей подобных тьма. Однажды и меня «зацепило». Я влюбился. Влюбился как мальчишка. А мне уже было сорок два. Катя, эта юная сероглазая наивная девочка, всегда мне попадалась на пути: иду по коридору — она навстречу со своей доброй улыбкой; иду в секретку — она там; в столовой подзывает к себе за столик… Говорит смело, открыто, логично, вроде ей не девятнадцать, а все сорок два.

— Пётр Михалыч! — кричит, приподнявшись за столиком. — Идите сюда, я вам место заняла.

И я спешу к ней. Четверть часа наслаждений обществом с Катей заряжало меня на целые сутки. До следующей нашей встречи.

Всё изменил случай