l:href="#n433" type="note">433. Затем ОГПУ подсчитало, сколько баев будет «обнаружено» в каждой из административных единиц республики. Кампания была обращена против двух разных типов байского хозяйства – против «крупных скотоводов» и «полуфеодалов», которых предполагалось обнаружить в количестве соответственно 600 и 100 человек434. В категорию «полуфеодалов» входили «ранее привилегированные» группы – потомки султанов и ханов (Чингизиды), а также бывшие деятели Российской империи. Главным критерием другой категории, «крупных скотоводов», было «богатство», измеряемое численностью голов скота во владении байского хозяйства. В рамках новой схемы классификации, имевшей цель укрепить партийный контроль над Степью, все районы республики с казахским большинством были разделены на «кочевые», «полукочевые» и «оседлые»435. Критерии определения «крупных скотоводов» отличались от района к району. К примеру, в оседлом районе хозяйство считалось «байским», если имело более 150 голов скота, в полукочевом эта цифра достигала 300, в кочевом – 400436.

Процесс определения, кто является баем, а кто нет, задействовал несколько разных уровней партийно-государственного аппарата и несколько секторов казахского общества. Уполномоченные ОГПУ составляли досье на потенциальных кандидатов на конфискацию, описывая их деятельность, связи и имущество. На основе этих данных республиканский партком составлял список лиц, подпадающих под конфискацию. Список пересылался окружным парткомам, которые предлагали кого-нибудь в него включить или, наоборот, из него исключить437. После составления окончательного списка на места были отправлены более тысячи уполномоченных, все без исключения казахи, – чтобы руководить конфискацией. Там они проводили экспроприацию в сотрудничестве с районными комитетами конфискации, а также комитетами бедноты. У тех, кого записывали в баи, а также у членов их семей отбирали бóльшую часть скота и имущества, чтобы передать комитетам бедноты и колхозам. Семьдесят пять баев с членами семей планировалось выслать из республики, а остальных отправить в другие районы Казахстана, удаленные от их родных мест. Целью такой стратегии было отрезать эти семьи от членов рода, которые могли бы прийти им на помощь438.

Хотя благодаря классификационной схеме и упорядоченной цепи инстанций кампания по конфискации байских хозяйств представлялась чем-то законным, она была спроектирована так, что споры, разногласия и «перегибы» были неизбежны. Совнарком республики сохранил за собой право отнести то или иное хозяйство к «крупным скотоводам» и конфисковать, даже если оно не достигало предусмотренной для района пороговой величины439. На районном уровне не было достаточного контроля над действиями уполномоченных и комитетов, и они нередко отбирали имущество и скот у тех, кто не входил в официальный конфискационный список440. Многочисленность государственных и партийных ведомств разного уровня, участвовавших в конфискации и притом нередко имевших разные интересы, привела к множеству разногласий. Часто случалось так, что вокруг судьбы того или иного бая разворачивалась настоящая война между районными, окружными и республиканскими чиновниками441.

Разные группы казахского общества стремились повлиять на кампанию, что приводило к регулярному переписыванию списков конфискации442. Изучив список по Семипалатинскому округу, Ныгмет Нурмаков (Нығмет Нұрмақов), председатель Совнаркома, настоял на том, чтобы в список были включены еще два имени – Мусатай Молдабаев (Мұсатай Молдабаев), который «знаменит во всех отношениях», и Кабдий Бейсекеев, «крупнейший бай, одновременно имеющий крупное хозяйство в степи и в городе»443. В секретном докладе Голощёкину представители ОГПУ уточняли, что «под действие декрета подпали близкие родственники целого ряда краевых работников, главным образом сторонников и даже идеологов „правого“ крыла парторганизации», в том числе родственники Габбаса Тогжанова (Ғаббас Тоғжанов), сменившего Садвакасова на посту главного редактора «Еңбекші қазақ», и родственники Бекайдара Аралбаева, бывшего секретаря ЦИК республики. Эти партийные деятели прилагали все усилия, чтобы спасти своих родных от выселения, в то время как «левое» крыло партии, руководимое Сакеном Сейфуллиным (Сәкен Сейфуллин), стремилось сохранить эти имена в списке – с целью «подорвать политический престиж своих оппонентов»444.

Кроме того, было не вполне ясно, что означают в применении к казахскому обществу некоторые ключевые для кампании понятия, например «хозяйство». В своей повседневной жизни кочевники опирались на широкую сеть родственников, куда более обширную, чем малая семья. Следовало ли всех этих родственников считать частью одного «хозяйства»? Подобные определения играли решающую роль: если добавить к хозяйству несколько родственников и их скот, оно могло оказаться «байским». В письме, обращенном к партийной комиссии, Измухан Курамысов утверждал, что баи пользуются трудом и ресурсами широкого круга членов семьи: «мачехи», «взрослые сыновья», «пасынки», «племянники», «усыновленные племянники», «братья от разных и даже от одной матери» – все эти члены семьи, по словам Курамысова, должны были считаться частью одного и того же «хозяйства»445. Ему вторил Джанайдар Садвакасов (Жанайдар Сәдуақасов), уполномоченный по конфискации в Сыр-Дарьинском округе. В своем письме к партийной комиссии, которая принимала жалобы от людей, считавших себя ошибочно отнесенными к баям, он предупреждал, что «количество членов [казахской] семьи превышает обычную норму»446. Стремясь покончить с практикой искусственного объединения нескольких хозяйств в одно, Ныгмет Нурмаков, председатель Совнаркома республики, отправил телеграфное указание окружным исполкомам. Он написал: «Имеются случаи, когда благодаря такому подходу в одной семье объединяются 60–45 человек, что в жизни совершенно не встречается»447. Однако, несмотря на предупреждение со стороны Нурмакова, ни на республиканском, ни на окружном, ни на районном уровне так и не было дано четкого определения, что же можно считать «хозяйством», и эта ситуация позволила местным чиновникам осуществлять кампанию по конфискации так, как они того желали.

Вопрос об определении хозяйства имел существенные последствия не только для тех, кого обвинили в принадлежности к баям, но и для многочисленных членов их семей, обреченных на бедность и изгнание. В телеграмме, направленной окружным руководителям, Ерназаров, председатель ЦИК Казахстана, распорядился: женщины, желающие развестись со своими мужьями-баями, а также дочери баев, желающие выйти замуж, сосланы не будут. Они имеют право остаться на прежнем месте жительства, а бывшие жены баев получат часть имущества своих мужей448. Эта стратегия была нацелена на разрушение казахских семей, и многие семьи действительно оказались вынуждены принимать тяжелейшие решения. В Сыр-Дарьинском округе, как сообщал Джанайдар Садвакасов, феномен фиктивных разводов среди вторых и третьих жен баев принял «массовый характер»: таким образом эти женщины (а во многих случаях и сами баи) пытались найти способ защитить членов своих семей449.

Конфискационная кампания вкупе с призывом казахов на военную службу привела к сокращению числа мужчин в ауле. В байстве обвиняли почти исключительно мужчин, и в отсутствие мужей (или бывших мужей) многие женщины стали играть важнейшую роль в попытках защитить баев450. Шаяхметов, переживший голод, вспоминает, что залы судебных заседаний были заполнены ответчицами-женщинами, в числе которых