– Прошу прощения, о Великая богиня, – я поспешила низко поклониться ей, – куда же я теперь пойду, если вы лишаете меня своего покровительства?

– Это меньше всего волнует меня. Хочешь – возвращайся в храм Инари, хочешь – к отцу. Или можешь стать, как и он, ногицунэ. Я думаю, ты хорошо уживешься с этой ролью. Досаждать смертным ты умеешь.

Я не успела ей ничего возразить: Аматерасу взмахнула золотым рукавом и исчезла, забрав с собой всех тенинов, которые пришли проводить в последний путь Мандзю. Через мгновение большая морская волна накрыла меня с головой, и я оказалась в незнакомом лесу в мире смертных. Аматерасу ни минуты не пожелала оставлять меня в небесных полях Такамагахара[37]. Я стала неугодной владычице небес, и она отправила меня к смертным. Но это было лучше, чем оказаться в логове отца.

Лес будто горел от опавших кленовых листьев. Он напомнил мне ту ночь, когда я расправилась с несчастным Когими. От нахлынувших воспоминаний я вздрогнула и помотала головой, чтобы поскорее прогнать прочь непрошеные картины, вставшие перед глазами. Липкие видения ушли не сразу. Чтобы отвлечься от навязчивых мыслей, я загребла ногой начавшие подсыхать опавшие листья. Алыми брызгами костра листва разлетелась в стороны. Мне понравилось это занятие, я поддела носком еще одну кучку и что есть силы пнула. Осенние искры взмыли вверх и легли обратно на землю. Где-то рядом сорвался с места и в страхе бросился наутек пятнистый олень. Прости, малыш, я не хотела тебя пугать и вообще не хотела быть замеченной тобой. И вообще никем.

– Кай-кай! – прыжок вверх, и я рыжей лисицей мягко опустилась на красный осенний ковер. Так легче оставаться незамеченной. Человеческий облик мне пока не нужен.

Возле двух хвостов у меня образовался бугорок. Время от времени он жутко чесался и зудел. Я уже знала, что это значит – у меня начал расти третий хвост. Скоро мне исполнится триста лет, и тогда появится еще один хвостик. Он даст мне новые магические силы. Лишь бы до этого времени не встретить отца. Я не хотела, чтобы он узнал о моем изгнании из Долины Небес. Лучше быть отшельницей, чем оставаться в его услужении. Не хочу вновь стать его персональным убийцей.

«Ты забываешь о том, кто родил тебя, Мизуки», – раздался вдруг раздраженный голос отца. Я не сразу поняла, что он звучит в моей голове, и с опаской осмотрелась по сторонам. Вокруг никого не было. Лишь крикливая птичья болтовня нарушала лесную тишину.

«Ты снова меня опозорила», – не унимался голос.

«Никого я не позорила. Только себя», – огрызнулась я незримому чичи[38].

«Ты член нашего клана, а это значит, что, позорясь сама, ты позоришь всю семью». – У меня появилось навязчивое ощущение, что отец идет позади. Меня не отпускало чувство, что он следит за мной. И если я продолжу спорить, то он размахнется и ударит меня чем-нибудь тяжелым. Время от времени приходилось озираться по сторонам, чтобы убедиться, что отец точно не идет следом за мной.

Никого рядом не было, но ощущение присутствия отца не отпускало меня.

«Я ничего плохого не сделала, отоссан[39]. Я не убивала этих тенинов». – Воспоминание о Мандзю острым осколком кольнуло в сердце. Из глаз тут же покатились слезы.

«Ты можешь убить хоть десять тенинов, но ты не должна была влюбляться в них!» — зарычал отец.

«Я уже большая, отоссан, мне скоро исполнится триста лет. Я могу влюбиться в кого захочу». – Откуда взялась во мне смелость заявить отцу такое. Не думаю, что мне удалось бы выдавить из себя хоть слово, будь он рядом. Все-таки с отцом, сидящим в моей голове, смело разговаривать намного легче. Не нужно срываться с места и бежать, уворачиваясь от отцовской палки.

«Да как ты смеешь! – Даже воображаемый чичи не выдержал и взревел. – Ты можешь любить только представителей своего рода, а не каких-то там прислужников ками[40]. Кицунэ должны быть только с кицунэ. Так тысячелетиями продолжается наш род».

«Но ты же свой род не только с лисами продолжаешь. Ты даже смертными не брезгуешь», – я зажмурилась от страха. Не могла поверить, что осмелилась сказать это пусть даже и воображаемому отцу.

«Не путай одно с другим. Я никогда не считал смертных равными себе! Они для меня не больше чем игрушка».

«А может, Мандзю тоже был для меня игрушкой?! Почему я не могла развлечься с ним?» — И снова укол в сердце. Прости меня, любимый Мандзю, я никогда на самом деле так не думала и не подумаю. Ты не развлечение, а самая настоящая любовь, которой мне никогда не забыть.

«Как же, – усмехнулся отец, – видел я, как ты убивалась по нему. Ты рыдала так, будто он твой муж. Этот тенин предпочел умереть, чтобы не быть с тобой. И даже в смерти он не принадлежит тебе».

«Это мы еще посмотрим».

Устав от внутренних препирательств с отцом, я пустилась в бег – подальше от гневливого отоссан. Я мотала головой, пытаясь вытряхнуть из мыслей отца и ощущение, что он следует за мной.

– Тебя здесь нет! Слышишь? – эхо разнесло мой вопль по лесу. Лишь потревоженные птицы взмыли вверх, шелестя крыльями, но вскоре вернулись обратно на ветки. Я была совсем одна. Отец ушел, освободив место мыслям о Мандзю.

Как я теперь буду жить без него, куда себя деть? Если бы можно было вернуть то время, когда он был еще жив, смогла бы я что-нибудь изменить? Например, не рассказывать о его связи с Сягэ Аматерасу. Я хотела избавиться от соперницы и выполнила свой долг перед богиней. Я не виновата в смерти Сягэ, она сама себя убила. О ней мне хотелось думать меньше всего. Гибель Мандзю перекрыла всю горечь от ее потери. К тому же мысль о том, что он не выдержал разлуки с ней и умер, заставляла еще больше мучиться от ревности. Я могла бы принять облик Сягэ и находиться рядом с Мандзю в ее обличье. Возможно, тогда бы он принял меня и со временем привык бы, что с ним я, и уже любил бы меня, а не ее. И почему мне эта мысль не пришла раньше, когда он был жив и можно было все исправить? Но его больше нет, и я не хочу мириться с этой мыслью. Жизнь без него невыносима. Перед глазами постоянно всплывал его образ: улыбка, глаза, его тело